Гуляй Волга

Жителям тундры и болот были изготовлены любимые кушанья: грибная похлебка с оленьей кровью и сырое тесто из овсяной муки с медвежьим нутряным жиром; жареные на рожне рыбы и олений, вывалянный в горячей золе мозг; жирные, срезанные с живых осетров горбы; чуть опаленные на огне губы и копыта молодого оленя.

Мужья, проворно действуя ножами, отхватывали куски, дробили мозговые кости – грызли, чавкали, обсасывали да кидали остатки женам, а жены, насытившись сами, кормили объедками своих собак. Чего не могли пожрать, то расхватывали и прятали за пазухи, в штаны, в голенища просторных сапог. Дети грызли гусиные лапки, жевали лиственничную серу, обгладывали хрящи с оленьих рогов. Обожравшиеся собаки, прежалобно скуля, катались по земле. Да иной и хозяин валялся рядом с собакой, тиская себе кулаками брюхо; иные, чтобы опьянеть, пили отвар мухомора и корней ядовитых болотных трав.

Кучум, мало с костей мясо окроша, раздавал мослы князьям, мурзам и вождям племен, что с женами и детьми и со всеми родичами своими вились около его юрты, как комары весной.

– Рад вам, – зорко приглядывался он к гостям. – Звал вас с народом, вы пришли. Опасался казаков, а ныне они мне не страшны.

– И мы рады, – прохрипел, чуть ворочая осоловелыми глазами, остяцкий князек Алачей. – Ты богат, мы сильны. Ты нас кормишь, мы за тебя выйдем воевать. Ты всем нам чего-нибудь подаришь, мы после войны с песнями разбредемся по своим кочевьям и становищам и долго будем вспоминать тебя сладкими речами.

– Повоюете казаков, так никаких подарков не пожалею.

– Да не будет, хан, гнило слово и мутна память твоя!

– Я на своем слове тверд. Не за тем вас сюда созвал, чтоб мазать ваши уста жиром. Много дам подарков... До народов слово [129/130] мое донесите. А пока – ешьте, ешьте, до того, чтобы из горла наружу торчало.

– Мы... Ык! – Алачей отрыгнул неразжеванную, вывалянную в шерсти баранью почку.

Кругом сыто засмеялись.

Алачей спрятал почку в широкий рукав и досказал:

– Мы насытились и готовы нападать и стрелять, колоть и тяпать.

Кучум:

– Выждем вестей... Послан мною в тобольские места на высмотры Маметкул с уланами. Русские, слышно, сидят в беде – собак своих последних съели, лыко с голоду сосут... Выждем добрых вестей и согласно ударим на казаков.

Вожди и князцы, мурзы и военачальники подобно гусакам загагакали:

– Ударим.

– Горе чужеядцам!

– Они бараны, мы волки, – умнём.

– Не будем щадить!

– Навечно падем мы им в память.

– Стрелы моих воинов отравлены гнилым жиром, – осклабился и торжествующе посмотрел кругом зобатый вождь идоломольцев Васюган. – Зверь от той стрелы скоро умирает.

– А у меня, – князец Самар всем дал пощупать шапку, – сюда зашита кость мертвого отца: будет удача.

– Окружим казаков и и-и-и-и-и-и-и!.. Не найдут норы, куда бы спрятаться от наших стрел и топоров.

– Убитых скормим собакам.

– С нами боги.

– Война! Война!

– Пьем, едим...

Алтайский старый князь, Тулай, женатый на дочери Кучума, сидел бок о бок с тестем и нашептывал ему на ухо:

– Не спустуль та выхваль, хан? Не погнулись бы суесловы на труса? Затверди ихнюю похвальбу клятвою. Свяжи их шертью, как веревкой. – Из кости точеной чашкой черпал Тулай кумыс и медленно тянул сквозь зубы. Сафьяновые, с кисточками на голенищах, сапоги его были расшиты цветными шелками и украшены серебряными поделками, подобными коготкам белки. В перстне князя крупный рубин горел, как глаз разъяренного тигра. – Не дайся обману, хан. В бою пусти их вперед, да секутся с казаками.

– Пущу вперед, – согласно повторил Кучум, – да секутся с казаками. Мусульман у меня мало, буду беречь.

– А те, что побегут с поля, убоясь русского огня, – те будут натыкаться на наши пики. [130/131]

– Иншалла!

Кучум встал и обратился ко всем:

- О храбрачи! Веселят меня смелые речи. Да отведают казаки силу руки и твердость копий ваших. Посшибайте с них головы под копыта коней и оленей, втопчите их тела в землю! Вы – моя радость и утешение. С вами, молодыми, я и сам молодею. Хочу видеть народы, слушать песни, зреть игрища и пляски.

– Айда, хан, с нами!

– Покажем тебе свои станы, оленей и собак... Луки и топоры, щиты и копья...

– Подивишься на ловкачей и силачей наших.

Кучум вышел из юрты. Табунщик подвел ему арабскую, сказочной красоты, гнедую кобылу. Хан с юношеской легкостью вскочил в седло и тронул шагом. У стремени его, как тени, шли князья, мурзы и вожди племен с женами, детьми и родичами своими. И кто бы ни попался на дороге, всяк повертывал и шел или ехал вослед хану, как того требовал обычай.

Наплывал вечер, над темными тяжелыми лесами сиял и пламенел ликующий закат. Червонным жаром отливали прямые, как мечи, сосны. Далеко по степи стлался горький дым костров, коней ржанье, разноязычный говор, слитный гул торжества.

Богатыри похвалялись силой да, ухватив друг друга за ошкур меховых штанов, тяжело ходили по кругу. Дыханье из могучих грудей вырывалось с шумом, лица были измазаны грязью и кровью.