Гуляйполе

В эту минуту в зале появилась хозяюшка, дочка Данилевского, его поздняя радость, в простеньком народном сарафанчике, который оттенял, подчеркивал ее утонченную истинно польскую красоту. Веночек из желтых одуванчиков, обхвативший узлом свитую косу, перемигивался с голубизной распахнутых наивных глаз.

Щусь и Махно при виде девушки замерли.

– Что за шум? – спросила девушка, как и отец, нисколько не испугавшись вооруженных гостей. Она явно чувствовала себя под защитой своей удивительной красоты.

– Оставь нас, Винцуся! – попросил старый пан. – Мы о деле…

– А я вас узнала! – Винцуся с улыбкой направила пальчик на Махно, бриллиант сверкнул и погас. – Вы – Нестор Махно. Хлопчиком здесь были… Теперь про вас все говорят, что вы – бандит. А вы совсем даже не бандит!..

– Спасибо, барышня, – мрачно усмехнулся Нестор. – Вы тогда заступились за меня. Як же, помню. Спасибо.

– И петуха вы у нас съели!

– Был грех…

Теперь смеялся даже Щусь, не сводя с девушки своих черных глаз.

– Винцента! – уже более строго сказал пан Данилевский. – Прошу нас оставить!

– Хорошо! – согласилась Винцента и, прощаясь, обратилась к двум главарям «черной гвардии»: – Нет, и правда, вы совсем-совсем не похожи на бандитов, господа. Скорее на карбонариев из романа Войнич… Ах, в какое романтическое время мы живем!..

И она исчезла: мотылек, не чувствующий близости пламени.

Странным образом появление юной панночки Данилевской разрядило напряженную обстановку.

– Ну так что? Пришли имение разорять? – почти весело спросил хозяин. – Или, может, прикажете покинуть усадьбу?

– Нет, почему же… Живите! – сказал Махно. – Имение у вас справное, много людей кормится. У нас к вам пока дело бумажное. Волостной крестьянский Совет конфискует земельные документы у всех, кто использует наемный труд.

– То есть ревизуете земли у эксплуататоров, – кивнул Данилевский. – А отнимать когда будете?

– Как решит Совет… Но вообще-то справные хозяйства с хорошими доходами трогать не станем.

– Разумно, – согласился Данилевский. – Это гораздо лучше, чем жечь усадьбы. Хотя и не так весело.

– Короче, гражданин, несить документы, – вмешался Щусь в мирно текущую беседу.

Данилевский вывалил на стол груду бумаг.

– А разберетесь? – спросил он, один за другим просматривая документы: пожелтевшие и свежие, на гербовой бумаге и на простой, с печатями, виньетками и сложной вязью строчек. – Вот реестр землеустроительной комиссии… залоговая опись… регламент дробимости земель… грамота о вечном пользовании, еще екатерининская… межевая грамота… поземельный перечень… и это… и это… Знаете ли, это все не простое дело. Чтобы во всем разобраться, надо Константиновский межевой институт закончить! Сложнейшая математика!

– Ничего. Умозгуем… и землемеры ученые у нас найдутся. Помогут. – Махно сделал знак Лашкевичу: – Давай, «булгахтер»!

Тимош уложил бумаги в портфель.

– Что же вы все-таки сделаете с усадьбой? – поинтересовался Данилевский. – Ведь не оставите же как есть?

– Коммуну! – ответил Махно. – Не сразу, но создадим здесь коммуну. Як завещано нам князем Кропоткиным и Бакуниным – отцами анархии. Справедливую коммуну, с полным равенством и свободным трудом…

– Так-так, – вздохнул помещик. – А меня же куда, простите?

– Захотите, останетесь техническим руководителем. Як предписано нашей наукой. С равной оплатой… як у всех.

– Хм… Ну а Винцента, скажем. Она куда? В скотницы?

– Як захочет… А лучше – детишек селянских учить… на фортепианах там чи языкам заграничным… Почетное дело.

– Н-да… – покачал головой Данилевский, покручивая усы. – Мечты эти не новые. И Роберт Оуэн пробовал, и Толстой…

– Наша анархическая наука вернее, – возразил Махно. – Оуэн создавал коммуну среди буржуазного окружения. А мы все переиначим. Не островок счастья будем строить, а целый мир!

Поздно вечером Махно, Щусь и Лашкевич возвращались в Гуляйполе. За ними ленивым аллюром поспевали черногвардейцы.

– Зря все эти разговоры с панамы. Надо сразу отбирать землю и делить! – решительно сказал Щусь. – Селяне ждут…

– Пускай сначала помещики урожай соберуть. А мы тем временем на карте все розметим: где, кому и сколько. Приготовимся.

– Та они, эти паны и кулаки, от злости и урожай спалят, и скот потравлят…

– Не, – хитро усмехаясь, покрутил головой Махно. – Дурные они, чи шо? Во-первых, жалко своего… во-вторых, они ж думают, шо все это временно, игрушки, шо ще вернется старая жизнь. А она не вернется. Народ сильно до воли потянулся. Никакой власти уже не стерпит, кроме своей.

– Да, – задумчиво произнес Федос. – Слухай, Нестор, это ты ему хорошо насчет коммуны впаял. Анархия – наука правильная! Я от, може, трошкы повыучусь… я ж на флоте на гальванера выучился… и, может, на той панночке, на Винценте, возьму и женюсь. А шо? Пускай вростает в коммуну.

Он поправил свой черный чуб.

Лашкевич рассмеялся:

– От это верна цель революции: переженыть всех мужиков на панночках, а панив – на селянках. И все! И будет полне равенство!

– Ты держи партфель крепче, «булгахтер», – оскалился Федос. – У тебя там целых три имения… Миллионщик!