Гуляйполе

…Тем временем у входа в театр сидели Лепетченки, Щусь, Калашник и Семка Каретников.

– Вам в театр? – спрашивали приближающихся к ним парней и девчат.

– Не, на репетицию.

– Ну, тоди вам туды, за угол. Пройдете по переулку, там вам покажуть, – направляли мальчишки.

…А на сцене несколько изменилась декорация. Фанерные деревья остались. Но посреди сцены возникли большая кровать и лавка. На кровати лежал накрытый лоскутным одеялом Волк, его живот высоко вздымался.

– Положи, внученька, пирожки поблыжче до мене, на лавку. И горшочок тут же поставь, – сказал Волк. – Шо там у тебе в горшочку?

– Масло.

– Масло?.. Ох!.. Так, як я люблю масло, його нихто так не любить.

Красная Шапочка стала выставлять все из корзинки и при этом внимательно присматривалась к Волку.

– Бабушка, бабушка, а шо це у вас таки здоровенни вуха?

– Ну як же! Шоб лучшее тебе слухать, дитя мое.

– А глаза у вас чого таки здоровенни, прям як пятакы?

– А шоб лучшее тебе бачить, дитя мое.

– Ну а зубы у вас, бабушка, чого таки велычезни?

– Зубы? – Волк перешел почти на шепот. – Зубы у мене, внучка, таки для того… – И громко закончил: —…шоб скорише тебе съесть, дитя мое!

Зал ахнул. Кто-то из детей во весь голос заплакал.

Волк вскочил с кровати и с видом злодея навис над Красной Шапочкой. Она в испуге попятилась.

И тут на сцене появились охотники с деревянными ружьями. Они схватили Волка за лапы, распотрошили его тряпичный живот. В этой суматохе в толпу охотников незаметно проскользнула актриса, играющая Бабушку. Она стала радостно плясать.

Связанного Волка охотники повели по сцене.

Заключительная сцена была режиссером не предусмотрена: Красная Шапочка неожиданно разбежалась и изо всей силы ударила носком сапога Волка промеж ног. Волк упал и стал совсем натурально корчиться от боли, кататься по полу и вопить:

– Куда ж ты бьешь, зараза! Ничо-о! Погодь! Я тоби, гад, це запомню!

Но никто, кроме участников спектакля, не слышал этих слов. Зал был убежден, что концовка спектакля так и задумывалась – и взорвался бурными аплодисментами…

А потом Нестор сидел на табурете перед зеркалом, тщательно стирая с лица грим и превращаясь из миловидной Красной Шапочки в хулиганистого подростка… Снял парик… Скорчил злую рожу, удивляясь своему изменению, которое произошло так быстро и чудесно.

За спиной Нестора колдовал перед треснутым зеркалом Антони, недавно на сцене изображавший охотника. Не оборачиваясь, он разговаривал с новоиспеченным артистом:

– Ну что, страшно было?

– Страшно! Люды перед тобой. Очи, очи! А ты як голый… Знаете, я раньше думав: артист – це так себе… А оказываеться, артист – це ого-го! У мене в голови так от страха заколодыло, шо вирыте, ни, як перед пулеметом.

– А вы перед пулеметом стояли?

– Ни. Но представляю.

– У нас сегодня еще и репетиция. Пойдете? Очень советую. Интересно будет.

– А шо за пьеса?

– Великолепная пьеса. Если хорошо отрепетировать, может получиться грандиозный спектакль.

– «Грандиозный» – це як?

– Ну… великий спектакль. Важнейший. Может, даже – мировой.

– Може, и для мене якая-то роль случайно найдеться?

– Вполне возможно! Даже наверняка! Не исключаю, что и главная. Жизнь, знаете, любит шутки шутить. – И Антони расхохотался. Потом окликнул Семенюту: – Андрей! Возьмем с собой нашу Красную Шапочку!

Все вместе они вышли во двор, где все еще никак не могла разойтись после пьесы детвора. Пошли по улице.

– А куда мы идем?

– В Союз бедных хлеборобов.

– Це шо? Вроде собрания?

– Вроде.

Свернули, пошли глухим переулком. Семенюта время от времени оглядывался по сторонам.

– Я був на одном таком. Кныжкы читалы. Тоска.

– Нет, тут другое. На таком ты не был.

Они вышли на самый конец Гуляйполя, направились к стоящей на отшибе хатке. На лавке возле хаты сидели девчатки. Пели. Должно быть, караулили, чтоб на собрание не прошел кто-то незваный. Скользнули взглядом по Семенюте, Антони. Узнали. Продолжили петь.

Ах, как гарно пели девчатки в предгрозовом девятьсот третьем!..

«Репетиция» проходила в этой же хатке. Посреди пустующей «залы» кроме стульев и колченогого стола ничего не было. Зажгли большую висячую керосиновую лампу. Она горела копотно и неровно.

Вечер был пасмурный, слякотный, окна уже стали черны. Публика в зале – все больше мужики и молодые парни. Покашливали. Кое-кто курил в кулак, кто-то тихо лузгал семечки, пряча шелуху в карман. Шапки засунуты под полы домотканых свиток, полушубков.

Нестор углядел здесь и своих друзей. Они тоже увидели его и жестами позвали. Но Семенюта, который усадил Нестора рядом с собой, сжал его руку и к компании не отпустил.

– …Мир возник из хаоса, то есть из беспорядка. – Антони начал неожиданно. Видимо, это было продолжение не сегодня начатой беседы. – Значит, хаос был когда-то присущ мирозданию. И мы должны вернуться к нему, чтобы создать затем свой, новый мир. Мир без унижения, без подчинения одного другому, мир без богатых и бедных…