Гулящая

Но тут как раз доложили председателю, что на его имя получен срочный правительственный пакет. Что это? Может, новая беда? Сомнения вскоре разрешились. Председатель вернулся веселый, с бумагой в руках.

– Господа! Радость! Большая радость!

– А что такое?

– Губернатор прислал духовное завещание покойного – Веселый Кут, на покупку которого Колесник взял двадцать тысяч рублей из земских средств, он завещал земству.

– Ура! Ура! – раздались голоса вокруг.

– А знаете, он все-таки порядочный человек. Другой на его месте так не поступил бы. Только глупо он сделал. Выложил бы все перед нами и сказал бы: берите мое добро. Мы бы простили его и оставили на месте – пусть служит. А то такое учинил. Жаль!

Все говорили о его злосчастной доле.

– Что такое жизнь человека? Дым, не больше. Бьется он, как рыба об лед, а выберется на сушу, и тут на тебе... Споткнулся и повис на перекладине.

– Человек, яко трава, дни его, яко цвет сельный, – произнес Рубец.

Это изречение так всем понравилось, что Рубца предложили выбрать на место Колесника.

– Единогласно! – раздались выкрики.

Но тут поднялся один из казаков-гласных в крестьянской сермяге.

– Нет, мы не согласны, – сказал он. – Мы знаем, как пан Рубец бегал к панам и кланялся им в ноги, чтобы его выбрали. Мы знаем пана Рубца как бывшего секретаря думы, а на это место надо человека, знающего толк в сельском хозяйстве.

– Так, может быть, вы желаете баллотироваться? – поднявшись, спросил Лошаков и, зло усмехнувшись, добавил: – Мы рады будем и вас выбрать. Был же Колесник, а теперь вы будете.

– Я не добивался панской милости, – ответил казак, – а прошу поступать по закону.

– Ну что же, баллотировать так баллотировать! – сказал Лошаков, глядя на часы. – Пора уже обедать.

В результате выбрали Рубца семьюдесятью пятью голосами против пятидесяти.

– Ну что, вы удовлетворены? – спросил Лошаков казака, выходя из собрания. – Ведь вы знали, что выберут Рубца. Не все ли равно – баллотировкой или единогласно?

– Знал. Но мне неизвестно было, сколько из тех панов, что кричали единогласно, сами хотели бы сесть на место Колесника. А теперь я узнал. Нас, мужиков, здесь только трое, а навалили ему пятьдесят черных шаров. Вот тебе и единогласно.

Лошаков сердито посмотрел на говорившего и, ничего не сказав, ушел.

А вечером у Лошакова на прощальном банкете совещались, как бы усмирить мужиков в земстве.

– Помилуйте! На губернском съезде так разговаривают, а в уездах – совсем их царство. Председателями своих выбирают, членами. Разве нашего брата, что сызмальства служебную лямку тянул, мало?

– Да, об этом надо будет подумать, – сказал Лошаков.

– Постарайтесь, пожалуйста. Мы в долгу не останемся. А знаете что? Зачем нам нужен Веселый Кут? Заплатите двадцать тысяч и возьмите его себе, он больше стоит.

Лошаков на это ничего не ответил, только поклонился и пробормотал:

– Постараюсь, постараюсь.

Кое-что из этих разговоров узнала и Христя. Пьяный Кныш понемногу ей рассказывал обо всем, что происходило в городе. Но она слушала его рассеянно – ее мало занимали земские дела.

Одно Христя хорошо знает: паны дерутся, а у мужиков будут чубы болеть. Она только спросила, остается ли Кирило управляющим в Веселом Куте и будут ли слобожане владеть огородами и прудами?

– Какой Кирило? Какие слобожане? – спросил Кныш. Она рассказала ему о событиях в Куте.

– Ну, вряд ли, – сказал он.

– Что же они сделают с Веселым Кутом?

– Продадут, и все.

Христе было жалко и Колесника, и Кирила, и слобожан. Значит, все ее старания помочь беднякам пропали даром.

Вечером Кныш сообщил ей другую новость.

– Знаешь, кого выбрали вместо Колесника?

– Кого?

– Земляка – Рубца.

– Рубца? Я у него когда-то служила.

Кныш вспомнил, что и он ее там видел.

– Так ты, верно, и проценковых рук не избежала?

– Чтоб ему... Он и теперь еще пристает ко мне.

– Он такой, что не упустит.

– А Довбня где?

– По шинкам шатается. Раз у меня в кутузке ночевал. Пьяного под забором подобрали.

– Я хотела б его видеть.

– Ты с ним зналась?

– Я жила у них, когда ушла от Рубца. Он добрый человек, не то что его жена, хоть она и моя подруга. Теперь ютится в хибарке и путается с солдатом, рада, что избавилась от мужа... А на что он живет, Довбня?

– Черт его знает. Днем около суда слоняется. Настрочит какому-нибудь мужику прошение, вот и есть на выпивку.

– А нам хорошо – и покупать не приходится. Пей, сколько хочешь.

– Да ты шельма, видать!

Кныш залился веселым смехом.

– Знаешь что, Христя. Меня, может, скоро переведут в другой город. Поедешь со мной?

– Куда?

– Может, и в Н.

– Туда я ни за что не поеду.

– Почему?

– Там знакомых много. Да из села приедут.

– А тебе что?

– Ничего. Только не поеду туда.

– Ну, а в другое место?

– Нет, я отсюда не хочу уезжать. У меня к вам одна просьба – устройте меня на квартиру.

– Куда же тебя пристроить?

– В гостиницу.

– А платить кто будет?

– Свет не без добрых людей.

– Гулять, значит?

– А что ж мне еще делать? – с горечью сказала Христя. – Другие хуже меня, а у них все есть; только я одна такая дура, что за столько лет почти ничего не нажила.