Гулящая

По знакомому большаку шла Христя домой. Тучи расступились, и солнце, вырвавшись из неволи, светило особенно ярко на небесной лазури. Ослепительно сверкали заснеженные поля, так что глазам было больно. А мороз такой, что дыхание захватывает. Он словно боролся с солнечным теплом. Откуда взялось оно — непрошеный гость? Кликнул мороз на помощь своего непоседливого брата — ветер, а теперь лютует, что тот где-то задержался, закутал землю туманом, сковал инеем леса, образовал наледи на крышах, расписал узорами стекла… Христе еще не приходилось быть на таком морозе — сквозь лохмотья он добирался до ее тела, опушил инеем брови и ресницы. Христя шла быстро, притоптывала, чтобы хоть немного согреть закоченевшие ноги. Надежда вскоре добраться до уюта и тепла придавала ей силы, и она неустанно шла вперед.

Был уже полдень. На горизонте замаячил хутор Осипенко, окруженный ометами соломы. Вспомнилась Марья — где она, дома живет или скитается по свету? Надо зайти к ним погреться. Если Марья дома, она будет рада увидеть ее. Марья была так добра к ней и теперь, верно, накормит ее. А Христя еще сегодня ничего не ела.

Холод, мороз и желание видеть Марью подгоняли Христю, и она еще ускорила шаги. Скорее, скорее! Вот какая-то дородная молодица, легко одетая, несмотря на холод, тянет ведро из колодца. Скрипит журавль. Подняв свою ношу, он снова опускается. Красными, как бураки, руками снимает молодица ведро с деревянного крюка и уж собирается уйти в хату. Скорее, скорее! А то некому будет собак отогнать — они здесь такие злые.

Христя добежала до плетня. Она уже отчетливо видит белолицую полную женщину с черными глазами и бровями. Да это ж Марья! Сам Господь прислал ее!

— Здравствуй, Марья! — крикнула Христя как раз в то мгновенье, когда та уже собиралась войти в хату.

Марья поставила ведро на землю и с удивлением глядела на оборванную нищенку.

— Не узнаешь? — спросила Христя, подойдя ближе.

Марья недоумевающе пожала плечами.

— Не узнаю, — сказала она.

— Меня никто не узнает. Пусти, ради Бога, погреться, там разглядишь.

— Идите, — сказала Марья, легко подняв полное ведро, точно игрушку.

В хате чисто, прибрано, а тепло, как в бане.

— Кто там? Свой или чужой? — послышался мужской голос с печи.

— Будто свой. Только никак не могу узнать. Погреться просит.

— Что ж, можно. В хате тепло, а на печи и вовсе душно, — спускаясь с печи, сказал Сидор.

— А ты бы еще полежал, — смеясь, говорит Марья.

— Чего ж ты стоишь у порога? — обратился Сидор к Христе. — Раздевайся и лезь на печь, если замерзла.

Христя не знает, как ей быть. Снять ли тряпье, которым она закутана до самых глаз, или нет? Как показать людям свое изуродованное лицо?

— Не узнаете, пока сама не скажу, — робко произнесла Христя, развязывая рядно.

— А нос ты отморозила или откусил кто? — спросил Сидор.

— Отморозила, — сквозь слезы ответила Христя.

Сидор умолк, а Марья так и впилась глазами в Христю.

— Где-то я тебя видела, — сказала она неуверенно, — но где, никак не вспомню.

— Рубца знаете?

— Ну?

— Мы служили у него вместе.

— Христя?! — воскликнула Марья. — Боже мой! Где ж ты была и куда идешь?

Христя молчала.

— Какая ж это Христя? — спросил Сидор.

— Да ты не знаешь. Из Марьяновки. Она к нам заходила, когда еще мама была жива.

— Значит, во времена царя Гороха? — сказал Сидор.

— Ладно… Иди-ка скотину поить, уже обедать пора.

Сидор, не мешкая, оделся и вышел. Христя примостилась на край нар около печи и сидела молча, потупившись. Ей страшно было поднять голову, показать Марье свое лицо. Да и Марья только вскинет глаза на гостью и сразу же отвернется. Она догадывается об истинной причине уродства Христи, но ей неловко спросить об этом.

— Куда же тебя Бог несет? — наконец заговорила Марья.

— Домой.

— В Марьяновку?

— Ну да.

Снова замолчали.

— У тебя там есть родные? — немного спустя спросила Марья.

— Не знаю. Хата родительская была.

— Значит, решила, что дома лучше?

Христя молчала.

— И я так же… Спасибо, Господь прибрал свекруху. Теперь у нас мир и лад. Вот уж третий год живем.

— Старое забылось?

— А ну его! Не вспоминай. Даже подумать страшно. И ты, верно, несешь домой много тяжких воспоминаний.

— Ох, много! — вздохнув, сказала Христя.

— Невесело, значит, что тяжело вздыхаешь.

Христя только рукой махнула. Тут вошел Сидор, и разговор перешел на другие темы. Он жаловался на холод, удивлялся, как Христя шла по такому морозу, и торопил Марью скорей подавать обед.

Марья налила горячего борща и пригласила Христю к столу. Христя молча села за стол, и хотя она была очень голодна, с трудом ела, — мысль о своем уродстве не покидала ее ни на одно мгновенье, и ей было совестно и страшно смотреть в глаза Сидору и Марье.

После обеда она тотчас же начала собираться в дорогу.

— Куда это? В такой мороз? — спросил Сидор.

— Тут недалеко, — сказала Христя.

— А ночь застанет в дороге.

— Ну хоть к ночи приду.

— А куда ж ты там ночью денешься? — спросила Марья.

— Да уж где-нибудь приткнусь, — ответила Христя. И, поблагодарив, она ушла. Марья вышла ее проводить во двор и потом долго глядела вслед.

— Ушла? — спросил Сидор, когда Марья вернулась в хату.

— Да.