Музыка сыграла и смолкла. Отчетливей стал слышен говор. Этот требует одного, тот - другого. Кричат официантам, чтобы поскорей подавали. Одни устроились около вокзала пить чай; другие разошлись по беседкам освежиться пивком; третьи потянулись в вокзал хватить рюмочку водки... Просторней стало на дорожках, свободней около вокзала... Столпы важно прохаживаются и ведут тихий разговор.
- Что это такое? Только и слышно: интересы крестьянства, интересы крестьянства этого требуют!.. Да разве крестьянство - это всё? Разве исторические судьбы государства им создавались? Это черт знает что такое! Если мы, культурные элементы, не выступим вперед и не заговорим о диком разгуле демагогии, то что же ожидает государство? Оно потонет, неминуемо потонет в разливе самой страшной революции... Мы должны стать на страже и предупредить!..- глухо вещал, подчеркивая каждое слово, один из столпов.
- Но позвольте. Чего же вы хотите? - перебил его маленький щуплый человечек в широкополой шляпе, от которой на его лицо падала густая тень.Ведь это одни только общие места, которые мы уже около десяти лет слышим из уст охранителей! Вы определенно формулируйте свои желания.
- Извольте,- басом начал столп, бросив на маленького человечка презрительный взгляд.- Во-первых, мы требуем, чтобы нас выслушали, а для этого необходимо дать нам преобладающее значение хотя бы в таком незначительном органе самоуправления, как земство. Помилуйте: не только в уездных управах избраны председателями полуграмотные писаря, эти истинные пиявки народные, но и в губернскую управу втиснули членом какого-то ремесленника.
- Вы, значит, признаете недостаточным такое самоуправление? Желали бы большего?.. Вас привлекает английская конституция с ее лордами?
Столп что-то пробасил, и вскоре они с маленьким человечком скрылись в чаще акаций, которые высокой стеной вытянулись вдоль дорожки, круто сворачивавшей в сторону.
- А слышали, слышали? Наш-то Колесник за сорок тысяч имение купил!.. Вот она, новая земская деятельность... устройство гатей, плотин, мостов!..
- Да, да!.. Нам необходимо принять меры... стать в боевое положение. И так уж долго мирволили всяким либеральным веяниям. Вы слышали проект нашего губернского предводителя дворянства? Государственного ума человек! Нам нужно его держаться, его поддержать. Он все проведет.
И вторая пара тоже исчезла в чаще акаций.
- Чего же эта бестия Штемберг? Не подпустил ли жучка? - раздался из беседки хриплый голос.
- А что-о?
- Объявил шельма: арфистки будут. Что же он их до сих пор не показывает? Давай, братцы, вызывать еврейскую рожу!
И через минуту раздались громкие хлопки.
- Штемберга! Штемберга?.. Что же это он, чертов сын? Где его арфистки?.. Арфисток подавай! арфисток!.. го-го-о!.. га-га-а-а! - хором неистово заревели хриплые голоса, то такие грубые, что казалось, будто грохочет гром, то тонкие и пронзительные.
Народ так и повалил к беседке! Что там такое? Чего это они? В толпе блеснули оловянные пуговицы, запестрели жгуты мундира.
- Позвольте, господа! Позвольте! Дайте дорогу! - И, расталкивая народ, к беседке бросился частный пристав.
- Господа! Прошу вас не скандальничать! - обратился он к сидевшим в беседке.
- Проваливай!.. Штемберга-а!..
- Господа! Прошу не кричать!
- А-а... Федор Гаврилович! Наше вам! Просим покорно: заходите... Выпьем, брат! - подбежав к приставу, закричал огромного роста бородатый купчина и, схватив пристава за руку, увлек его в беседку.
Рев в беседке затих; слышался только неясный говор и отдельные возгласы: "Выпьем! наливай, брат!" Народ стал расходиться; официанты, которые гурьбой кинулись к беседке, когда оттуда донесся неистовый крик, тоже отступили. Один только сухощавый и не очень хорошо одетый господин стоял у входа в беседку и глядел на пьяную гульбу. Господин был высокого роста, сильно сутулый, спина у него выгнулась дугой, а грудь ввалилась так, точно приросла к хребту; редкие рыжеватые баки, как метелки, свисали с запавших щек, по краям они уже начинали седеть; впалые глаза сурово сверкали из-под косматых бровей. Заложив руки за спину и опершись на высокий парусиновый зонт с толстой ручкой, он стоял у входа в беседку и точно кого-то поджидал. Через некоторое время из беседки вышел красный как рак пристав.
- Федор Гаврилович! - бросился к нему господин.
Тот остановился, вытаращил на него удивленные глаза.
- Кажется, я не ошибся? Имею честь говорить с Федором Гавриловичем Кнышом? - сказал господин.
- Ваш покорный слуга,- щелкнув шпорами и козырнув по-военному, ответил пристав.
- Не узнаете?.. Так, так...- улыбался господин.
- Извините, пожалуйста... не узнаю...
- А помните, как вы служили секретарем в полиции? Может, вспомните, как вы, капитан и я проводили время за пулечкой?.. Давно это было! Верно, вы уже забыли Антона Петровича Рубца?
- Антон Петрович! - воскликнул в изумлении пристав, протягивая Рубцу обе руки.- Боже мой! Как же вы постарели, как изменились, совсем узнать нельзя! - заговорил Кныш на родном языке.