Гулящая

Обед кончился. Кравченко и Федор вышли на двор покурить. Горпына принялась мыть посуду, а Христя размышляла над бабьим пророчеством. Вид, голос и самые слова бабки произвели на Христю неотразимое впечатление. «Твое еще только начинается…» Что это значит? Да и почему она знает, что меня ждет? А так говорит, будто знает.

Христя начала перебирать в памяти минувшие годы. Длинной чередой возникли перед нею утраты, горести, мытарства. А теперь разве не то же самое? Сегодня у нее есть где преклонить голову, а что будет завтра? Стоит Колеснику захотеть – и она тотчас же очутится на улице. Раньше, не приученная к довольству и безделью, она бы могла еще взяться за работу и честно добывать себе кусок хлеба. А теперь? Вся ее сила в красоте. Без нее – она ничто. Доколе ж она будет так скитаться, то жить в роскоши и холе, то падать на дно грязной ямы? Она так мечтала о спокойной жизни, хотя бы такой, как у Горпыны. Бывают и у нее горькие минуты… вот сегодня. Однако никто у нее не отнимает того, что у нее есть: семью, Федора, хату. Люди знают, что она честная женщина. А я? Сегодня – панночка, а завтра… может, никто и не захочет говорить со мной, если узнает, кто я.

Тоска все больше овладевала Христей. Ей хотелось перед кем-нибудь излить свою душу.

– Горпына! – позвала она тихо.

– Что, панночка? Может, отдохнуть хотите?

– Нет, я хочу тебе что-то сказать. Может, когда услышишь, из хаты меня выгонишь.

– Ох, как вы страшно начали. За что ж я вас выгнала б?

– Все может быть. Только об одном я тебя попрошу. Никому не рассказывай того, что от меня сейчас услышишь.

– Кому же говорить?

– Побожись, что не скажешь.

– Да что это вы? Душу чью-нибудь загубили, так я не поверю.

– Не чью-нибудь, а свою. Знала ты Христю Притыку?

– А как же. Мы с ней дружили.

– Где ж она теперь?

– Вы разве знали ее?

– Да. И мне б хотелось узнать, где она сейчас.

– Господь ее ведает. Была красивая девка, да, видно, в беду попала. Родители ее померли. А она в городе служила. Федор был там и, вернувшись, рассказывал, что хозяйка ее выгнала за то, что с панычом связалась.

– А добра никакого не осталось у нее?

– Нет. Был у них земельный надел, огород. Здор, сосед их, владел им. Люди говорят, что он с этого и нажился. Богачом стал. Дом его дранкой крыт, забором обнесен… В церкви он у нас ктитором. Старый двор продал. А в хате Притыки – шинок, еврей какой-то снял.

Христя молча слушала.

– Вот так, – повторила она, – в Христиной хате еврей шинкарит.

– А когда же вы знали Христю?

– Горпына, разве ты меня не узнаешь? Я ж и есть Христя. Та самая, что когда-то жила здесь. Видишь, какой я стала.

– Ты… вы… Христя… – забормотала Горпына. Она так испугалась, словно перед ней был выходец с того света.

В это мгновенье проснулась Оришка.

– Не пора ли ехать? – спросила она.

– Пора, пора, – сказала Христя.

А тут и мужчины вернулись.

– Василь! Пора ехать!

– Ехать так ехать. Сейчас запрягу.

И Кравченко вышел из хаты. Вскоре гости уехали.

Измучилась Христя перед отъездом. Она боялась, что Горпына заговорит о ней, но та сидела точно в воду опущенная… Только когда выехали со двора, Христя облегченно вздохнула.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Теперь я вас повезу по другой дороге, чтобы вы всю Марьяновку увидели и знали, какая она есть, – сказал Кравченко и повернул коня к церкви.

Они проехали по большаку, который шел из города через Марьяновку. Как знакома эта дорога Христе! Хорошо знакома! По ней она бегала еще девочкой. По этому шляху Кирило отводил ее в люди, по нему катилось ее горе. Вот здесь она когда-то прощалась с селом, а тут встретила покойную мать, когда ее несли на кладбище. Доконали ее люди и напасти, до того довели, что и во сне ей не снилось. Безрадостные воспоминания, невеселые думы!

За площадью должен быть их двор. Где ж он? Теперь здесь уже целая улица, а раньше хата – на конце села. Это Карпа двор… Карпа Здора… Он, он. Рядом – и ее хата. Неужели это она – с бутылкой над дверью? Будто незнакомой стала: вход прямо с улицы, а не через калитку, как раньше. Там, где был палисадник, цвели высокие розы и стлался барвинок по земле, теперь пустое истоптанное место. Рыжий корчмарь стоит на пороге и глядит на проезжающих.

Христе стало еще тяжелее на душе, когда она увидела родной двор. Вспомнился ей недавний разговор с Горпыной… Вот до чего довела ее злая доля. Вот для чего ее родили, растили, лелеяли!

Жизнь представилась ей высокой горой, на которую она с трудом взбирается. Только она достигает вершины, как уж снова летит вниз головой. Где ж ее пристанище? Где ей склонить измученную голову? Неужто лишь в могиле обретет она желанный покой? И только для этого жить, мучиться, терпеть? Она склонила голову на грудь и тяжело вздохнула. Так клонится к земле увядающий цветок.

Всю дорогу Христя была печальной, рассеянной и не проронила ни слова. Ни просторы полей, освещенные лучами заходящего солнца, ни дремучий лес у Веселого Кута не привлекли ее внимания.