Гулящие люди

– Та женка – твоя смерть. Пошто женился?

– Много понравилась бабенка, воевода князь! Не лгу, ни…

– Она сказала: «Женился на мне Кормушка насильством!»

– Тогда все, князь воевода, женок себе воровали, и я ее украл, а то убили бы. Времена шумели.

– Кот, когда сметану ворует, и тут его бьют крепко! Кого убивал?

– Митрополита Осипа не убивал я, был на Учуге, рыбу ловил.

– То знаю… Дуван имал?

– Денежной имал! При боярине Иване Богданыче Милославском стал в стрельцы, Давыда Баранчеева полк.

– Грунька сказала: «Придет-де в Астрахань князь Яков Одоевский, сбегу на Дон, соберу голытьбу – козаков, и мы придем, Астрахань пожжем и возьмем!»

– То она, сука, ложью на меня! Поклеп, князь воевода. А вот как приехал ты, меня тогда неведомо пошто без вины Давыд Баранчеев посадил за караул.

– Посадил, знал за што! Гулял и служил, грабил, жег и опять служил. Иди на пытку!

От допросного стола Корнилка повернулся, шагнул к палачам и покорно дал руки. Руки завернули за спину, скрутили и спиной к столу вздернули на дыбу. Руки, поднятые вверх, хрустнули и вывернулись из предплечья. Палач снял с себя плеть, размахнулся, сильным ударом резнул плетеной кожей по спине. По спине Корнилки пошли вниз кровавые бахромы. Он замотал ногами.

– Крепкой бить да грабить, а ногами вьешь, как теленок хвостом? Свяжите ему ноги, положьте деревину! – приказал воевода.

Корнилке связали ноги, меж ног всунули бревно, затрещали суставы разинца.

– Еще шесть боев, тогда снимите!

С окровавленной спиной Корнилку сняли с дыбы, шатаясь, он подошел к столу, из прокушенной от боли губы по русой бороде текла кровь.

– Что прибавишь к тому, о чем спрашивал я и ты сознался?

Корнилка заплетающимся языком говорил то же, о чем рассказывал раньше.

– Видно, парень, тебе еще висеть на дыбе, не говоришь всего!

– Не знаю дальше сказать.

Воевода махнул рукой, Корнилку снова связали и вздернули. Бревна между ног не клали, воевода не указал.

– Бейте крепче! Писцы, чтите бои. Каких воров астраханских знаешь? Назови!

– Митьку Яранца, Ивашку Красулю, иных, князь, много было, но с ними не дружил я.

– Бейте еще! Впадет на ум!

Куски мяса срывала со спины плеть, а Корнилка твердил одно:

– Иных имян не знаю!

– Снимите! Пытки ему довольно, завтра и совсем не надо.

– Ужели кончат меня? Скажи, князь?!

– Конец скажем.

– За что же?!

– Много ходил да плавал по Волге! Эй, дайте Груньку, женку Кормушки Семенова!

Из шалаша стрелец привел к столу Груньку. На бабе пестрый домотканый шугай, расстегнутый, под ним белая рубаха. Сарафан такой же пестрый, голубое с белым, как и шугай. Ноги босы. На голове повязка из куска коричневой зуфи. В повязку плотно спрятаны волосы.

– Ходила домой ты, Грунька?

– Ходила, воевода князь, со стрельцы! – Баба земно поклонилась.

– Принесла тетрадь, о чем говорила в Приказной палате на пытке?

Баба достала из-за ворота рубахи небольшую, завернутую в грязную кожу тетрадь, подала на стол.

– Стрельцы, отведите Кормушку Семенова за дыбу, пусть ждет. А ты говори!

Из голубых больших глаз бабы хлынули слезы.

– Замарал он меня, батюшко воевода, бесчастной пес! Как его взяли стрельцы, и ён, Кормушка, тую тетрадь кинул в сенях под мост[406], завсе играл зернью и карты, все животы проигрывал, а меня в жены имал насильством.

– Пошто за него шла?

– Не подти – убьют! Ходют с саблями, голову ссечь им – как таракана убить.

– Пошто не довела на такого вора?

– Кому доведешь? Ивашке Красуле ай Ивашке Чикмазу?

– Милославскому боярину, когда пришел в город, пошто не довела?

– Когда боярин Иван Богданович Астрахань растворил, то Кормушка стал в стрельцы. Пришла бы с челобитьем – ему, Кормушке, ништо, а мне от него бой смертной.

– Подвинься прочь, дай мужу место! Иди, Корнилка, скажи, где имал эту воровскую заговорную тетрадь?!

Корнилка подошел к столу. Лицо его подергивалось и было бледно, ноги после пытки дрожали. Он кинул взгляд на стол, где лежала кожаная тетрадь, ужас мелькнул в глазах, заговорил сбивчиво:

– Воевода, боярин князь! Те письма, что сыскала Грунька, мне под Синбирским дал козак Гришка…

– Ты и под Синбирском с ворами был?

– Был, воевода князь!

– Говори дальше.

– Гришка прочел мне одно воровское письмо, а я грамоте не умею, ни…

– Где нынче тот Гришка?…

– Убит ён под Синбирским.

– А может, жив, и ты его покрываешь?

– Убит ён, боярин, в Синбирском остроге, как воевода Борятинской острог громил. Я грамоте не умею и писем не чту, взял, вина моя, чаял, от них будет спасенье с заговоров.

– Покрышку искал своих лихих дел?

– Чаял, боярин!

– За Гришкину вину ответишь ты! По главе первой государева «Уложения» – будешь сожжен как колдун.

– Ой, боярин, противу Бога из тетради тот Гришка мне не чел, ни…

– Во всех колдовских заговорах кроетца хула на Бога, ибо Господь поминаетца там рядом с диавольскими словесы! То и конец твой!

– Да пошто так? Грамоте не умею – не ведал я того.

– Стрельцы! Возьмите Корнилку Семенова подале – к Болде-реке, чтоб смороду к нам не несло. Накладите огню, связанного спалите.

Кормушку окружили стрельцы, увели. Боярин воевода, махнув рукой, призвал стрелецкого десятника, приказал:

– Аким! Погляди, чтоб по правилам жгли.