Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

– Синьоры, имейте в виду, что я не буду доволен Придворным, если он не будет также и музыкантом и не сумеет не только воспринимать на слух и петь по нотам, но и играть на разных инструментах. Потому что если подумать хорошенько, то не сыскать никакого отдыха от трудов, никакого лекарства от хворей души более похвального и благопристойного, чем музыка. Особенно при дворах, где музыка не только дает каждому избавление от скуки, но и в ряду многого другого доставляет удовольствие дамам, в души которых, нежные и податливые, легко проникает гармония, наполняя их сладостью. Неудивительно поэтому, что и в прошлом и теперь они всегда были расположены к музыкантам и находили в музыке наиприятнейшую пищу для души. <…> Помнится, как-то я слышал, что Платон и Аристотель требовали от человека, должным образом воспитанного, быть также и музыкантом[267], многими доводами доказывая, сколь велика власть музыки, которую по целому ряду причин – излагать их сейчас заняло бы много времени – совершенно необходимо изучать с детства: не столько ради мелодии, которую мы слышим, сколько ради того, что она в состоянии выработать в нас самих новый и благой склад характера, нрав, питающий наклонность к добродетели и делающий душу более восприимчивой к счастью, подобно тому, как упражнения тела делают его более крепким; и она не только не вредна в делах гражданских и военных, но бывает крайне в них полезна. Даже Ликург в своем суровом законодательстве дозволяет занятия музыкой[268]. И мы читаем, что воинственные лакедемоняне и критяне шли сражаться под аккомпанемент лир и других нежно звучащих инструментов[269]; что многие прославленные полководцы древности, вроде Эпаминонда, занимались музыкой; что те, кто в ней не разумел, как Фемистокл, почитались много меньше[270]. Разве вы не читали, что среди самых первых предметов, коим обучал старый добрый Хирон юного Ахилла, воспитывая его чуть ли не с колыбели, была музыка[271]? И что мудрый наставник распорядился, дабы руки, которым суждено пролить так много троянской крови, бывали подолгу заняты игрой на лире? Итак, разве найдется воин, который устыдился бы подражать Ахиллу, не говоря уже о многих других прославленных полководцах, на которых я мог бы сослаться? Поэтому не надо лишать нашего Придворного музыки, которой не только смягчаются души людские, но нередко укрощаются даже дикие звери[272]; и если кому она не нравится, то с определенностью можно заключить, что в душе его нет согласия. О могуществе музыки вы можете судить уже потому, что завороженная ею рыбина позволила человеку проехать на себе верхом по бушующему морю[273]. Мы видим, как ее используют в священных храмах, когда возносят хвалу и благодарность Богу; и следует верить, что она приятна Ему и что Он даровал ее нам в качестве сладостного отдохновения от дел и забот наших. Недаром, трудясь в поле под лучами палящего солнца, привычные ко всему работники часто заглушают свою тоску грубым деревенским пением. Им отгоняет сон и скрашивает свой труд простая крестьянка, еще до рассвета встающая, чтобы прясть или ткать. Оно же является приятнейшим развлечением для бедных моряков после перенесенных бурь, ливней, ветров. В этом находят облегчение утомленные путники во время долгих изматывающих путешествий, а зачастую и – узники, томящиеся в кандалах и оковах. Но главное доказательство того, что музыкальный напев, пусть даже неотделенный, служит величайшим утешением во всех трудах и тяготах людских, дают кормилицы, наученные природой ему в качестве первейшего средства от бесконечного плача младенцев, которые под звуки их голосов засыпают успокоенными и умиротворенными, забывая о столь свойственных им слезах, которые в этом возрасте природа дала нам как предвестие о конце нашей жизни.

XLIX