Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

И да будет известно отцам, что образованность никогда не бывает во вред: напротив, в любом деле она всегда приносит немалую пользу. Каждый из большого числа образованных людей, коими, конечно же, наш дом был славен, в силу своей образованности оказывается чрезвычайно пригоден к [различным] другим занятиям. А насколько осведомленность в науках всегда всем помогала в стяжании славы и предприятиях, сейчас нет нужды рассказывать. Не надо думать, Адовардо, будто я хочу, чтобы отцы держали детей постоянно, словно галерников, за книгами; напротив, я за то, чтобы молодые люди в мере, потребной для восстановления сил, устраивали развлечения. Но все их игры да будут мужественными, благопристойными, не заключающими в себе ничего порочного и предосудительного. Пусть занимаются теми похвальными упражнениями, кои употребляли благородные люди древности. Почти ни одна игра, при которой нужно сидеть, мне не кажется достойной мужественного человека. Людям пожилым, пожалуй, какая-то и дозволительна, шахматы и им подобные развлечения для подагриков, но никакая игра без упражнений и физической нагрузки (fatica) мне не представляется приличествующей для здоровых людей. Пусть они оставят юношей, не желающих [ничего делать], пусть оставят женщин, которые [только и знают] сидеть и предаваться лени, сами же займутся упражнениями, развивают тело и все его члены: пусть метают стрелы, ездят верхом и участвуют в других мужественных и благородных состязаниях. У древних была в чести стрельба из лука, и правители находили удовольствие в том, чтобы появляться на публике с луком и колчаном, хорошее владение которыми писателями вменялось им в заслугу. Сказано о великой искусности в стрельбе из лука цезаря Домициана[169], будто бы он, используя в качестве цели поднятую руку [поставленного поодаль] мальчика, пускал стрелы с такой меткостью, что они проходили в промежутки расставленных пальцев. Среди нашей молодежи распространена игра в мяч, известная издревле и развивающая ловкость, коя заслуживает одобрения в человеке благородного звания. Мячом часто забавлялись великие государи, и среди прочих Гай Цезарь, очень любивший эту превосходную игру: он так, пишут, ею увлекался, что, [однажды] проиграв Луцию Цецилию сто [сестерциев], дал ему пятьсот[170]. На это Луций сказал ему: «Что ты мне дал бы, если бы я играл только одной рукой, а не двумя, и ты остался бы доволен?» Также и Публий Муций [Сцевола], и Октавиан Цезарь, и Дионисий – царь Сиракуз, и многие другие именитейшие люди и государи, коих было бы долго перечислять, имели обыкновение заниматься упражнениями с мячом. Мне было бы по душе, если бы молодые люди упражнялись в верховой езде, в обращении с оружием, умели бы скакать, преодолевать препятствия, вовремя останавливать коня, – дабы в случае необходимости послужить отечеству против его врагов. С целью пристрастить молодежь к воинским занятиям древние устраивали троянские игры, великолепно описанные Вергилием в «Энеиде»[171]. Среди государей римлян были удивительные наездники. Цезарь, по рассказам[172], пускал коня во весь опор, заложив руки за спину. Помпей, будучи шестидесяти двух лет от роду, на полном скаку метал дротики, вытаскивал и вновь вкладывал в ножны меч[173]. Мне бы также хотелось, чтобы наши ребята сызмальства начинали вместе с науками обучаться сим упражнениям и благородным навыкам, не только нужным в жизни, но и похвальным: верховой езде, фехтованию, плаванию и всем подобным вещам, незнание которых часто вредит в зрелом возрасте. И если ты поразмышляешь над этим, то обнаружишь, что все названные мною вещи необходимы для нужд гражданской жизни и таковы, что в юном возрасте их без большого труда и весьма быстро осваивают, в зрелом же – им, пожалуй, полагается быть среди первых доблестей.

Адовардо. <…> Но предположим, Лионардо, у тебя есть дети. Скажи, когда они, взрослея, стали бы, как ты и хотел бы, скромными и послушными и ты бы усомнился, как часто бывает, лишь в том, что ребенок твой не в полном соответствии с твоим желанием способен и пригоден к той высокой доблести и похвальным занятиям, кои, по словам Лоренцо, могут доставить семье славу и благополучие, – какими тогда были бы твои мысли? Не может каждый быть Лионардо, или мессером Антонио, или мессером Бенедетто. Кто вроде тебя выкажет природную расположенность и приверженность ко всем похвальным вещам? Обо многих вещах больше любят говорить, чем делать. И верь мне, Лионардо, у отцов есть другие, более сильные [печали]; сия, пожалуй, может показаться незначительной, но она, конечно, не из легких печалей и тягот, ибо все время ты терзаешься страхом, как бы не выбрать и принять дурное решение.