Гуманитарная парадигма отечественной журналистики

«Вестернизация всегда оказывалась обычно делом меньшинства народа, а в пределе – абсолютистского или тоталитарного государства, и никогда не исходила от народной инициативы. Масса народа, как правило, служила «мясом освобождения», благодаря чему «европеизация» ограничивалась изменением внешних аспектов общественной жизни и превращалась в освобождение из одного рабства во имя другого»27. Россия большую часть своей жизни была «рабыней» (Византия, татаро-монголы, Европа). В силу своей геополитической несвободы страна – ее правительство вместе с послушным народом, который был в рабстве и у правительства и у этой несвободы, – была не способна думать о завтрашнем дне. Сформировавшаяся у русских «психология осажденной крепости» воспитала неприятие жизни сегодняшней и мечту о прекрасном будущем. «Мечта о будущем не есть забота о будущем. Ради мечты можно страдать и сражаться, быть винтиком и кирпичиком, утешая себя мыслями об «общем деле», что «ради всех»28. Забота требует самостоятельной деятельности, труда на себя, предполагающего в культуре независимую личность. Только эта мечта о будущей всеобщей счастливой жизни утешала русский народ. Отсюда его самоотречение, самопожертвование. Труд на себя был невозможен, потому что Россию все время нужно было защищать от «нашествий», работать на отечество.

Для того чтобы сплотить народные массы на борьбу, нужны были интеллектуалы-просветители, подвижники, публицисты, защитники исповедуемых ценностей, готовые потерпеть и пострадать за них. Русский философ и журналист не творец умозрительных систем, но учитель, наставник, созидающий жизнестроительную философию, которая учит не столько тому, как надо думать, сколько тому, как надо жить. Отсюда проистекает практический, обращенный к животрепещущим проблемам реального бытия, сострадающий людям нравственно-антропологический характер отечественной мысли, ставший одной из главных ее особенностей29.

Русская философия и, соответственно, журналистика носили предупредительный характер. Нравственное вето накладывалось на любой «прогресс», любой социальный проект, если они были рассчитаны на принуждение, насилие над личностью. Отторжения других культур, по Кавелину, в русской традиции не было. «Русская культура – предельно открытая культура. Русский народ по своему менталитету – народ открытый, дающий возможность ужиться в рамках российского культурного поля самым различным культурам»30.

Говоря о толерантности, восприимчивости русской культуры, Д. С. Лихачев обозначил ее характерными чертами: вселенскость и универсализм. Открытость, «разомкнутость» культуры может быть истолкована как ее «сверх»-этничность, «сверх»-национальность. «Принимая во внимание эту обращенность русской культуры ко всем нациям, ко всем «языкам» («Памятник» Пушкина), следует признать, что данная черта находится в прямой связи с христианским универсализмом. Очевидно, эта открытость всему иному, а следовательно, умение взглянуть на себя с дистанции, с обобщенной точки зрения и с возможных точек зрения других людей – эти качества культуры являются необходимыми, чтобы она могла играть интегрирующую роль и быть средством межнационального общения»31