Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Если бы Пактия лежала километров на 500 западнее, эта ситуация была бы только академической проблемой. Однако хребет Сафедкох пересекала линия Дюранда, а рынки для продажи леса находились к Пакистане — и это превращало Пактию в передовой край афганской экономики. Местные, занимаясь торговлей лесом, игнорировали границу. Лесорубы валили деревья, водружали бревна на мулов и везли их на пакистанские лесопилки и рынки. Как объяснял немецкий специалист, «с недавних пор высокие цены платили за древесину кедра в соседних регионах Пакистана, бедных лесами, но промышленно более развитых. Это привело к массовым вырубкам и опустыниванию многих высокогорных лесов. Деревья рубили исключительно топорами, готовили к отправке, оставляя значительные отходы, и перевозили через границу большими верблюжьими караванами»[502]. Ориентация местных жителей на пакистанский рынок грозила лишить Пактию всех лесов. «Спрос на древесину на афганском рынке низок, поскольку традиция строительства деревянных домов развита слабо. Экспорт в Пакистан, напротив, постоянно растет». В 1968 году караваны из тысяч верблюдов, каждый из которых перевозил примерно кубометр древесины, ежедневно пересекали границу[503]. В одном сообщении содержится следующая оценка: лесная промышленность давала средства к существованию двумстам тысячам человек и приносила 2,5 миллиона долларов дохода[504]. Тем не менее «при такой быстрой эксплуатации», как продемонстрировали немецкие лесоводы, «в обозримом будущем намечается уничтожение оставшихся 35 тысяч гектаров леса. В то же время растет плотность населения, а вместе с ним и потребность в дровах и пастбищах»[505]. Все эти факторы, вместе взятые, создавали перспективу превращения региона в пустыню.

Данные экономические проблемы вызывали и политические вопросы. Как замечалось в докладе, представленном посольством ФРГ в Кабуле в 1963 году, Афганистан в течение долгого времени требовал «освобождения» пуштунских территорий «для основания будущего нового государства Пуштунистан». Посольство скептически относилось к этой идее, указывая, что «было бы прискорбно, если бы это и без того сомнительное требование превратилось в нечто смехотворное, когда окажется, что Афганистан не способен контролировать и развивать свои пуштунские территории». Авторы доклада заключали: «Проблема Пактии — это не модная идея нескольких политиков, как это часто бывает в развивающихся странах, а скорее политическая и экономическая проблема огромной важности, решение которой определит судьбу значительных ресурсов»[506]. Более того, афганцы прямо просили Бонн взять на себя управление плановым развитием этого сельского региона[507]. Бонн должен был взяться за это не только ради поддержания своего престижа, но и для того, чтобы вытеснить из Пактии вложивших туда 18 миллионов долларов поляков и югославов.

Итак, снова холодная война и идея «Пуштунистана» выступали заодно. Помощь Восточного блока только усиливала панические страхи, что Кабул попытается изменить линию Дюранда. Внезапно оказалось, что немцы, еще даже не ответив на вопрос, нужна ли им вообще Пактия, уже объективно поддерживали политику «Пуштунистана». Повторялась знакомая нам схема. Афганистан, объясняли немцам афганцы, — это государство, в котором господствуют пуштуны, и потому он стремится помочь «своим» пуштунам. Но в то же время Афганистан был и несостоявшимся государством, которому угрожали полным развалом те же пуштуны. Афганские собеседники немцев снова вызывали призраков 1929 года, чтобы соединить два логически несовместимых, но практически важных тезиса. Если не заняться «научным» управлением лесным хозяйством, Пактия превратится в «лунную поверхность». Безработные лесорубы и козьи пастухи устроят «голодный поход полумиллиона пуштунских воинов на Кабул», и осуществится кошмар, который нужно было во что бы то ни стало «предотвратить»[508]. Предотвращение гнева мухаммадзаев на «диких» пуштунов-гильзаев и сознательного обращения этих страхов на иностранцев требовало новых вложений и большего участия специалистов. Кабул был вынужден преобразовывать находившуюся на грани экологического коллапса экономику региона, хотя правительство осознавало, что ни рынки, ни природа не сулят радужных перспектив. Приходилось разрушать сегодняшний пуштунский мир ради сохранения надежды на какой-то иной.