Гуманитарное знание и вызовы времени

Наконец, один из героев романа А. Рубанова «Великая мечта» [2008] говорит другому: «Помнишь, как ходил на комсомольские собрания? Тебе не нравилось, но ты оправдывал все эпохой. Я хороший, говорил ты себе, я очень хороший, честный и порядочный, но эпоха не та!.. Потом ты бегал в кожаной куртке и потрошил багажники чужих автомобилей. Тебе не нравилось, но ты снова оправдывал свои поступки эпохой. Еще хуже стала эпоха! Совсем никуда не годная. Безобразная и жестокая. Но ничего, думал ты. Побуду пока таким же. Буду пока воровать помаленьку. Подожду, пока эпоха сменится. <…>

– И вот, – мой мертвый друг обвел руками окружающее пространство, – у тебя получилось! Дожил! Будущее – настало! Магазины длиной в километр! Кредитные карточки! Теплые гаражи под землей! А ты – кланяешься в ноги барыгам и процентщикам, и тебе опять не нравится! Снова виновата эпоха, да? <…> Эпоха не виновата. Эпоха всегда одна и та же. Разгадка внутри тебя»…

Таких слов не говорила советская литература, и, сказанные сейчас, они внушают надежду: как знать, не произойдет ли то же и с народом, пусть не сегодня и не завтра.

В-третьих, упомянутая независимость от власти, вдохновение, а не угодливость, позволяют писать правду. Никогда после 1917 г. наша литература не была так правдива в основной массе появляющихся произведений. Как и в XIX в., мы узнаем о себе, о нашей былой и текущей жизни только из литературы, только она не лжет, ибо изображает, а не сочиняет.

Что бы, к примеру, мы знали о трагедиях Таджикистана и русских в Таджикистане после распада СССР, не будь романа А. Волоса «Хуррамабад» [2000]? Уже начали забывать безумие Чеченской войны; Вяч. Миронов, а за ним З. Прилепин напомнили романами «Я был на этой войне» и «Патологии» [2004]. А. Терехов, используя опыт работы директором пресс-центра префектуры Западного административного округа Москвы, понарассказал в романе «Немцы» [2011] такого о нравах новейшей русской администрации, что бледнеют персонажи бюрократов Салтыкова-Щедрина. Широкий метафоризм книги заставляет, кстати, вспомнить многочисленные образы немцев в нашей литературе. Об одном из них, Штольце, Гончаров заметил в статье «Лучше поздно, чем никогда»:

«Меня упрекали за это лицо <…> Отчего немца, а не русского поставил я в противоположность Обломову? <…>

Особенно, кажется, славянофилы – и за нелестный образ Обломова и всего более за немца – не хотели меня, так сказать, знать. Покойный Ф. И. Тютчев однажды ласково, с свойственной ему мягкостью, упрекая меня, спросил “зачем я взял Штольца!” Я повинился в ошибке, сказав, что сделал это случайно: под руку, мол, подвернулся!

Между тем, кажется, помимо моей воли – тут ошибки собственно не было, если принять во внимание ту роль, какую играли и играют до сих пор в русской жизни и немецкий элемент, и немцы. Еще доселе они у нас учители, профессоры, механики, инженеры, техники по всем частям. Лучшие и богатые отрасли промышленности, торговых и других предприятий в их руках.

Это, конечно, досадно, но справедливо – и причины этого порядка дел истекают все из той же обломовщины (между прочим, из крепостного права), главный мотив которой набросан мною в “Сне Обломова”.

Я вижу, однако, что неспроста подвернулся мне немец под руку – и должно быть тогда (я теперь забыл) мне противно было брать чисто немецкого немца. Я взял родившегося здесь и обрусевшего немца и немецкую систему неизнеженного, бодрого и практического воспитания.

Обрусевшие немцы (например, остзейцы) сливаются, хотя туго и медленно, с русскою жизнию – и, нет сомнения, сольются когда-нибудь совсем. Отрицать полезность этого притока постороннего элемента к русской жизни – и несправедливо, и нельзя. Они вносят во все роды и виды деятельности прежде всего свое терпение, perseverance [настойчивость, упорство. – В. М.] своей расы, а затем и много других качеств, и где бы ни было – в армии, во флоте, в администрации, в науке – словом, всюду они служат с Россией и России и большею частию становятся ее детьми»[437].

Не могу судить, знал или нет Терехов это выказывание Гончарова, но его «Немцы» являются очевидной противоположностью, и слова Гончарова позволяют проникнуть в смысл этого метафорического названия. Тереховские «немцы» не обладают ни одним из качеств, упомянутых Гончаровым, и, безусловно, не являются детьми России. Они – лживые, подлые, обезумевшие от жажды денег и власти, приносящей деньги, – захватчики, разрушающие Россию, хотя и носят русские фамилии, а все немцы в качестве основных персонажей – выродившиеся потомки тех, энергичных, честных немцев, о которых писал Гончаров.

Если так, будущее России выглядит безрадостным, ибо тереховские персонажи – наши современники, хорошо узнаваемые, свидетельствуют о явной деградации когда-то перспективного слоя, а ничего другого не осталось, кроме захватчиков – «немцев» и покорного, порабощенного ими населения.