Гуманитарный бум

— Честное слово, пустяк… — Алена улыбнулась чуть-чуть мягче. — Знаешь, я пригласила друзей… Тех самых, они у нас были. Ты не возражаешь?

— Капитанов твоих?

— Никиту, Мику и Леву. Этот Лева, оказывается, коллекционирует старинные флаконы из-под духов — стиль модерн!

— Позволь, позволь! К нам же приезжают Астраханцевы! В отпуск!

— Когда?

— Через десять минут иду встречать.

— Мать… — Алена выразительно взглянула на Марью Антоновну.

— Оставь, пожалуйста. Ариадна Остаповна моя подруга, а с Фросей вы вместе росли. Они третье лето проводят в городе, и это просто мой долг их принять.

— С твоей подругой никто не может общаться, кроме тебя. Ее даже отец не выносит!

— Ты могла бы быть поприветливее хотя бы с Фросей!

— Спасибо! Большой подарок слушать, как она костылем стучит!

— Ты несправедлива! Фрося несчастный человек, нельзя так. Астраханцевы пробудут недолго и никого не обременят. В конце концов, у меня тоже есть право иметь друзей. Я целыми днями одна. У меня нет ни одного близкого существа, кроме Жульки.

Марья Антоновна заговорила на больную для нее тему, и Алена кротко ей улыбнулась, словно беря назад недавние возражения.

— Мамочка, твоих прав никто не отбирает. Но мне-то как быть? Я ведь их уже пригласила!

— Позвони этим ребятам и объясни, что изменилась ситуация. Отложите приезд на какое-то время.

— Очень остроумно, если учесть, что они уже в дороге. К тому же у них скоро сессия, и тогда они вообще не смогут. Может быть, отдадим им мою комнату, а я поживу у Лизы Борщевой?

— Алешик, это неудобно.

Марья Антоновна чувствовала себя неуверенно из-за того, что Алене пришлось уступить ей, и не слишком решительно противоречила дочери.

— Подумаешь, у них половина дачи пустует!

— Там старина, антиквариат… Я слышала, Алексей Степанович неохотно приглашает гостей.

— Чепуха! Я же не навечно к ним переселяюсь!

— Ну, если это их не обременит, — Марья Антоновна взглянула на крошечные золотые часики и заторопилась на станцию. — Жулька, ко мне! — позвала она собачонку, надела на нее ошейник и пристегнула поводок. — Алешик, мы ушли.

Они спустились с крыльца, и Жулька зацокала коготками по кирпичной дорожке.

Ариадна Остаповна была единственной подругой Марьи Антоновны. Когда она появлялась в доме, Колпаковы прятались по своим комнатам, лишь бы не слышать ее скрипучего голоса, разговоров о гомеопатии, застоявшегося запаха йода, исходящего от желтых морщинистых рук (она работала фармацевтом в аптеке), и не видеть ужасного бордового платья, которое она надевала в гости и к которому прикалывала массивную брошь, напоминавшую кладбищенский медальон. Ариадна Остаповна любила яблоки с подгнившим бочком, но самой несносной была ее привычка в гостях снимать туфли и постоянно жаловаться. Она жаловалась на больной желудок, показывала рентгеновские снимки, признавалась, что сознает безнадежность своего положения и что ей на роду написаны одни несчастья. При этом она молча кивала на Фросю, сидевшую рядом в высоких зашнурованных ботинках… Марья Антоновна старалась утешить подругу, но это оказывалось чудовищно сложно, и ее жалкие попытки увязали в непробиваемой мрачности Ариадны Остаповны. В конце концов в Марье Антоновне все начинало негодовать: как же так?! Ведь и у нее хватает болезней и несчастий, но она не взваливает их на чужие плечи! Ей надоедало терпеть капризы Ариадны Остаповны, угождать ее прихотям, она давала себе обещание разорвать эту дружбу, но затем сама же звонила Астраханцевым и приглашала в гости. Ариадна Остаповна обладала над ней странной властью.

С годами Марья Антоновна все чаще оставалась в одиночестве. Муж пропадал на службе, Митрофан Гаврилович был занят в совете ветеранов, у Алены тоже находились свои дела, и она чувствовала себя никому не нужной. Смешно сказать, сажала на стул Жульку и начинала общаться с ней. Или пробовала заговаривать с соседками, приглашала их на чай, даже делала к праздникам маленькие подарки, но дружбы не получалось. Однажды она услышала в метро случайную фразу: «…относилась ко всем слишком доброжелательно, а это всегда вызывает подозрения». Это было сказано не о ней, но Марья Антоновна со стыдом представила, хороша же она была со своими сувенирчиками и приглашениями! И лишь встретившись с Ариадной Остаповной, она поняла, что вся трудность общения состояла для нее в необходимости говорить о себе, делиться собственными переживаниями, не стоившими, по ее мнению, внимания собеседника. Поэтому ее ставили в тупик самые обычные вопросы: «Как дела? Как поживаете?» Марья Антоновна то отвечала на них с излишней обстоятельностью, то, наоборот, неопределенно пожимала плечами. С Ариадной Остаповной ей было легко потому, что подругу совершенно не интересовали переживания Марьи Антоновны и Марья Антоновна была нужна ей только как слушатель. Ариадна Остаповна не собиралась уступать ей роль обиженной и несчастной, оберегая свою монополию так же ревностно, как нищий, зарабатывающий на хлеб демонстрацией дырявых лохмотьев.