Гуманная педагогика

Правда, болгарский поэт знал (понятно, не хвастаясь этим своим тайным знанием) и другой (ревизионистский) вариант великой песни.

Кунжутное масло,
капустная кочерыжка,
ешь с коровьими бобами —
и накачаешь мускулы
о-го-го!

Дни шли, мотив не менялся.

В конце концов Божилов разнервничался.

«Я приехал в вашу страну, чтобы правдиво, откровенно и убедительно написать о великой китайской культурной революции, — заявил он наконец своему улыбчивому (непонятных лет) переводчику, появлявшемуся у него в номере каждое утро ровно в восемь часов. — Но из гостиницы меня никуда не выпускают, я ничего не слышу, кроме песни «Алеет Восток», и никого не вижу, кроме вас и официанта в ресторане!»

«Вы говорите как ревизионист, — вежливо улыбнулся переводчик. — Революционное китайское руководство предоставило вам все условия для большой откровенной работы. Как только вы скажете нам о ее завершении, мы тут же предоставим вам черновики вашей работы».

«Какие черновики? Я еще ни слова не написал!»

«Вы говорите как отъявленный ревизионист, — укоризненно покачал головой улыбчивый переводчик. — Но если вы готовы правдиво, откровенно и убедительно завершить свою работу, мы тут же предоставим вам черновики ваших честных, откровенных и объективных очерков, посвященных нашей великой китайской культурной революции».

«Но для этого мне нужно поговорить с вашими прозаиками и поэтами!»

«Вы говорите как отъявленный, как неисправимый ревизионист, — вежливо покачал круглой головой переводчик. — Но если это вам нужно, уже завтра мы познакомим вас с молодыми революционными писателями и поэтами Китая».

На другой день известного болгарского поэта, действительно, привезли в какой-то огромный казенный дом. Когда Божилов и переводчик вышли из машины, мимо этого казенного дома с ликующими криками пронеслась толпа молодых людей. Перепуганный китайский старикашка (видимо, отчаявшийся ревизионист) суетливо перебирал кривыми ножками, попискивая, убегал от преследователей, хотя должен был понимать, что в его возрасте от народного гнева не убежать.

Кстати, внутри казенного дома боевых дацзыбао и портретов улыбающегося Председателя Мао было еще больше, чем в гостинице.

«Уничтожим всех врагов, как бешеных собак».

За огромным столом в очень просторном зале на деревянной лакированной скамье, украшенной черными боевыми иероглифами, сидели такие же черноголовые и круглоголовые молодые люди, счетом ровно семь.

«Пусть расцветают сто цветов, пусть соревнуются сто учений».

Черноголовые молодые люди поразительно походили друг на друга.

«Перед вами наши молодые революционные писатели и поэты, — пояснил Божидару Божилову улыбающийся переводчик. — Все они выходцы из самой гущи китайского народа. Тот, который сидит слева, на фоне окна, это наш будущий Горький. Рядом — будущий Фадеев. За ним — будущий Маяковский. А дальше Серафимович, Федин…»

«Все только будущие?»

«Все до одного».

«А чем они занимаются сейчас?»

«Тот, который сидит слева, работает в булочной. А тот, что рядом, — бывший партизан, опытный партийный работник. За ним — рисовальщик революционных дацзыбао. Еще дальше — военнослужащий. И так далее. Все они выходцы из самой гущи нашего народа. Все они высоко несут красное знамя идей Председателя Мао и непримиримо критикуют любые проявления ревизионизма».

«А могу я встретиться с поэтом Эми Сяо?»

Переводчик не расслышал или не понял названное имя.

«Тихо на Нанкин-род, в тумане горят фонари, — хорошо поставленным голосом напомнил переводчику Божидар Божилов. — Холодно, дождь идет, до костей пробирая рикш…» И пояснил, что замечательный поэт Эми Сяо даже в Китае в силу разных, но всегда существенных причин печатался под разными псевдонимами. «Сяо Аймэй, Сао Сань, Сяо Цзычжан. Неужели не помните? «Кровавое письмо» Эми Сяо знают в разных странах. Он — автор вашего Интернационала».

«Вы говорите как злостный, как неисправимый ревизионист, — ответил Божидару Божилову улыбчивый, нисколько не убежденный его словами переводчик. И указал на собравшихся. — Пожалуйста, задавайте вопросы нашим молодым революционным писателям».

Болгарский поэт еще раз оглядел лица решительных молодых людей и от вопросов отказался. Просто не знал, о чем можно спрашивать таких вот круглоголовых людей, не вызывая в их сердцах справедливого революционного гнева. В итоге в тот же день злостного, отъявленного, неисправимого ревизиониста Божидара Божилова, известного поэта, члена Болгарской коммунистической партии, так позорно не справившегося с порученным ему делом, чуть ли не насильно усадили в какой-то доисторический, дребезжащий всеми своими частями самолетик и отправили (разумеется, по согласованию с советскими властями) в закрытый город Хабаровск.

«Мы безгранично верны Председателю Мао!»

Испуганный перелетом поэт попросил разрешения у местных властей отдохнуть хотя бы денек в чудесном зеленом Хабаровске. Ему это позволили (разумеется, после консультаций с Москвой), но с условием: он примет участие в некой закрытой пресс-конференции.