Гумилёв сын Гумилёва

Обвинение в географическом детерминизме было самой малой виной Гумилева. За ним нашлись преступления и пострашнее. Более всего возмутило Козлова как раз самое замечательное в работах Гумилева – теория межэтнических контактов. В самой идее Гумилева о естественности и непреодолимости межэтнических противоречий Козлов увидел едва ли не оправдание фашизма:

«Своей концепцией этнической истории Л.Н.Гумилев, по существу, оправдывает жестокие завоевания и кровопролитные межэтнические конфликты. В чем же виноваты Чингисхан, Наполеон или Гитлер и, главное, при чем тут феодальный или капиталистический строй, если "пассионарная" активность таких "героев" была вызвана биологическими мутациями, а сами они и поддерживающие их группы, проводя завоевательные войны, следовали лишь биогеографическим законам развития монгольского, французского или германского этносов?».

Гумилев редко пользовался термином «социалистическая нация» – Козлов не преминул это отметить. Гумилев печатался в американском журнале " Soviet Geography" – Козлов многозначительно заметил: «Статьи Л.Н.Гумилева охотно перепечатываются в буржуазной прессе». Даже безвредную, казалось бы, идею об этносе как процессе, возрастах этноса Козлов истолковал так, будто Гумилев писал о неравенстве этносов. Что же тогда говорить об этнических химерах! Здесь Козлов прямо переходит на язык, абсолютно далекий от научного: «Л.Н.Гумилев, по существу, оправдывает национальную сегрегацию и евгенические законы о запрещении национально-смешанных браков, как это делают наиболее реакционные националистические и расистские партии буржуазного общества».

«В целом, — заключает Козлов, — развиваемые Л.Н.Гумилевым идеи не согласуются с историческим материализмом; многие из этих идей ведут к ошибочным выводам, усугубляемым тем, что они затрагивают очень щепетильную область, связанную с этническими отношениями и национальным вопросом, то есть с областью, которая является объектом постоянной и острой идеологической борьбы».

В советских научных спорах марксизм-ленинизм был чем-то вроде безотказного универсального оружия большой убойной силы. Обвинение в немарксизме, в «переходе на позиции буржуазной идеологии» переводили оппонента в статус диссидента. Перед ним закрывались двери издательств и редакций научных журналов. В худшем случае можно было и работы лишиться. Виктор Иванович должен был предвидеть все последствия своей статьи. Между прочим, даже сам Лев Николаевич не чуждался этого «оружия» и применял его, например, против ненавистного Бернштама. Если в сталинские времена «ученые сажали ученых», то теперь ученые просто уничтожали своих оппонентов, не всегда разбирая средства.

Свобода творчества в советской исторической науке – до сих пор вопрос спорный. С одной стороны, после смерти Сталина возродились научные дискуссии, советских ученых начали понемногу выпускать на международные конгрессы и симпозиумы. В университетах до девяностых годов в обязательном порядке изучали статью Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», но профессиональные историки первобытности уже с конца пятидесятых соглашались, что ни матриархата как особого этапа в развитии человечества, ни группового брака в истории не было. Марксистский контроль над исторической наукой был неравномерен. Византинистам жилось легче, чем специалистам по новейшей истории Запада, а история Киевской Руси была политизирована несравненно меньше истории СССР.

Строже всего официальная наука контролировала вопросы истории XX века, особенно такие болезненные, как революция 1917-го, пакт Молотова – Риббентропа, 1941 год. К ним пускали только избранных – хорошо проверенных партийных историков. Любая ересь незамедлительно каралась. Александр Некрич, секретарь партийной организации Института всеобщей истории, после своей книги «1941. 22 июня» немедленно превратился из преуспевающего ученого в изгоя советского научного мира. Не крича исключили из партии, что для партийного историка бы ло своего рода анафемой. В конце концов он эмигрировал. Его книгу изъяли из всех библиотек.

Но Александру Моисеевичу еще повезло. Травля в СССР обернулась успехом на Западе, многочисленными переводами на европейские языки. Намного печальнее сложилась жизнь Виктора Холодковского, крупнейшего в СССР специалиста по истории Финляндии в XX веке. Однажды этот высокий, нескладный, даже внешне похожий на Дон Кихота сотрудник Института всеобщей истории произвел сенсацию. На какомто международном симпозиуме он заявил, что Зимняя война была вызвана сталинской агрессией против Финляндии. Холодковского уволили из института, он вынужден был зарабатывать на жизнь расклеиванием газет.