Гумилёв сын Гумилёва

Эренжен Хара-Даван родился в калмыцком кочевье в 1883 году, но сумел получить хорошее образование и «выйти в люди». Он учился сначала в Астрахани, а затем – в Петербурге, в Военно-медицинской академии, некоторое время слушал лекции и в Тартуском университете. В 1920 году он вместе с остатками белой армии покинул Россию. В истории Хара-Даван остался как основатель первого в Европе буддийского храма (в Белграде) и автор довольно основательного исследования: «Чингисхан как полководец и его наследие: культурноисторический очерк Монгольской империи XII–XIV веков» (Белград, 1929).

Книга Хара-Давана импонировала евразийцам, ведь там прославлялся образ монгольского завоевателя, которого Савицкий будет позднее называть «великим и суровым отцом нашим». Влияние монгольской государственности на российскую калмыцкий историклюбитель тоже признавал. Однако сам Хара Даван к евразийскому движению не принадлежал.

Если не считать Толля и Хара-Давана, Гумилев упоминал только трех настоящих евразийцев: Георгия Вернадского, Петра Савицкого и князя Николая Трубецкого. Имен Сувчинского, Фло ровского, Карсавина он никогда не называл. Не найти в трудах Л.Н.Гумилева и ссылок на работы правоведа Николая Алексеева.

Несмотря на некоторую общность, взгляды Гумилева и евразийцев чаще расходились, причем расходились в самых важных для евразийства «практических» вопросах. Евразийцы включали в «евразийскую нацию» или «многонародную личность» все народы Советского Союза, а Гумилев насчитал в СССР по меньшей мере семь суперэтносов.

Гумилев практически не касался политических взглядов евразийцев и их государственноправовой теории. Он даже не упоминал политологические статьи Савицкого, о статье Трубецкого «Об идееправительнице идеократического государства» писал довольно туманно. Такую сдержанность легко объяснить советской цензурой: почти всю сознательную жизнь Гумилев провел при политическом режиме, исключавшем возможность свободно и публично высказать свое мнение на сей счет. Однако и в своих поздних интервью Гумилев, охотно рассуждавший на «евразийские» темы, эту тему не затрагивал. Однажды в беседе с писателем Дмитрием Балашовым Гумилев применил термин «идеократия», характеризуя теократический режим митрополита Алексия, фактически правившего при малолетнем Дмитрии Ивановиче (будущем Дмитрии Донском). Объединяющей «идеейсилой» тогда являлось православие. Однако для более поздних эпох православную идеократию Л.Н.Гумилев идеалом не считал, ведь по мере расширения «ареала российского суперэтноса» «светлая Русь с ее относительным мировоззренческим и поведенческим единством» ушла в прошлое.

Интересно, что Гумилев, много и охотно критиковавший Запад (особенно в последние годы жизни), не критиковал ни либеральную демократию, ни рыночную экономику, ни тем более правовое государство. С его точки зрения неумеренное заимствование достижений Запада плохо лишь тем, что Россия просто не готова их воспринять. Он считал, что российский суперэтнос на 500 лет «моложе» романо-германского, именно поэтому «западноевропейцев отличает развитая техника, налаженный быт, господство порядка, опирающегося на право. Всё это – итог длительного исторического развития». Вопрос о государственном строе и форме правления был для него вообще малоинтересен. Здесь он очень далек от евразийства.

При всем своем европоненавистничестве Гумилев не присоединялся и к евразийской критике католицизма, вовсе игнорировал богословские вопросы, так занимавшие евразийцев. А если бы евразийцы узнали о настоящих взглядах Гумилева на религию, то никогда бы не признали в нем своего.

Так был ли Гумилев евразийцем? Смотря что считать евразийством. Если к евразийцам причислять всех сторонников русско-тюрко-монгольского братства, то, конечно, был. Если считать евразийством политическую идеологию, созданную русскими эмигрантами в Праге, Вене и Париже, то, конечно, не был. В старости Гумилеву идеология была совершенно не интересна.

ЗМЕЙ ТУГАРИН

Для Гумилева евразийство было не политической идеологией, а образом мысли. Он пытался доказать, будто Русь – это продолжение Орды, а многие русские люди – потомки крещеных татар. Последние пятнадцать лет жизни он потратил на доказательство этой идеи. Русские ученые еще с XIX века спорили о роли монголов в истории русской государственности. Карамзин и Костомаров признали влияние Золотой Орды, а Соловьев считал, что это влияние ограничилось бесчисленными потерями и разрушениями, которые причинили ордынцы Русской земле. Соловьевской точки зрения держался и академик Платонов. Борис Дмитриевич Греков с присущей ему категоричностью заявил: «Не при содействии татар, а именно в процессе тяжелой борьбы русского народа с золотоордынским гнетом создалось Русское государство с Москвой во главе. Не Золотая Орда его создала, а родилось оно вопреки воле татарского хана, вопреки интересам его власти». Долгое время эта точка зрения господствовала в советской науке.