Гумор та сатира. Збірка

Яблони цвели розовым и белым цветом. А трава была, как и прежде, сочной, зелёной и такой свежей и душистой, как нигде в мире. И хотя редкие прохожие в предрассветной тьме шли с тревожными, усталыми лицами, хотя из мягкой земли, словно чудища последних ночных сновидений, вылезали на бетонных ногах железные щиты с надписями «Голосуй — не гальмуй» и «Я пишаюся тим, що я киянин», магнолии в ботаническом саду снова качались на легком ветру, а Днепр и холмы Киева всё ещё были прекрасны.

— Слушай, надоел ты мне, — проговорил некто пожилой и раздражённый, — нет у меня времени с тобой возиться.

— Ну, я прошу, помоги! — нервно заныл кто-то помоложе, — ты ведь тоже начинал.

Трава заволновалась. Ветер стал холоднее. По небу пролетела стая ворон.

— Да, начинал. Но я учился прилично. А, главное, дело наше мне нравилось.

— Так и мне нравится! Но пока почему-то не выходит.

— Не выходит, — пожилой заворчал бессвязно. — Ладно, сколько ты с ним уже возишься?

— Второй месяц.

— Это не мало. И никак?

— Никак.

— А что ты ему предлагал?

— Да всё предлагал. Всё, как положено.

— Карьеру?

— Само собой.

— Учти, карьеру, чины, звания они любят. Есть даже такая пословица, киевлянин без лычек, как…

— Да, говорю же, пробовал! Устроил ему встречу с одноклассником. Помощником депутата. Рожа у одноклассника сытая, костюмчик модненький, машинка красненькая. Ну, чем не пример для подражания?!

— А с какой-нибудь там дивчиной или кумой знакомил? На предмет секса?

— Ещё как знакомил! С подставными студентками Киево-Могилянской академии сводил. На фейсбуке такую порнуху выкладывал, самому стыдно было!

Нервный голос обиженно пресёкся. Воздух от земли до серых облаков стал тоньше, прозрачнее и заколебался, словно над горящим костром.

— Ну, а что-нибудь краткое, идеологическое? Скажем, главное в жизни — здоровье. Бывает простенькое, даже идиотское подбросишь, а у человечка цель появляется. Причём до конца дней.

— Пробовал и про здоровье, и «Динамо-чемпион» и «Смерть врагам».

— Стоп! А каким врагам?

— Да, какая разница?! Вообще — всем врагам.

— Нет, всё-таки зря тебя не выгнали, — пожилой зло засопел. — И зря я за тебя заступился. Только отца позоришь.

Тишина стала напряжённой, будто накалилась. Голос, который казался старым, вдруг проговорил сильно и жёстко:

— Где он сейчас?

— Дома, наверное. Сегодня воскресенье, выходной.

— Запомни, я помогу в последний раз. Если у тебя снова не получится, сам знаешь. Отца лучше не обижать…

Окна были зашторены. В комнате стоял полумрак. На диване, ровно дыша, спал рыжеватый молодой мужчина с наивным, почти детским выражением лица.

— Ну и где тут проблемы? Вон, веснушки, губки пухленькие.

— Я старался, — нервный голос задрожал, — я изо всех сил…

— Да не трясись ты! Кто он у тебя по жизни? Профессия?

— Менеджер.

— А кто такой менеджер, ты хоть знаешь? Ну, сказал же, не дрожи! Менеджер — это руководитель, начальник. А у них даже пословица есть: где два киевлянина, там три гетмана. То есть, менеджера.

— Может, разбудить?

— Не надо. И свет не включай. Ну, чего ты там копаешься?

— Конспект просматриваю. Может, внушить ему что-нибудь антинаучное? Например, Волга впадает в Чёрное море.

— И что это даст?

— Но это же бред! Неправда.

— Ну и что? Тупица! Такая неправда — только глупость. Но не ложь! Ложь нужна, понял, болван?! Иначе тебе не войти. Давай наклоняйся! Да не ко мне, к нему! К уху! Ближе! Теперь повторяй со мной.

И два голоса монотонно загнусавили над рыжеватым человеком. Один говорил громче, другой вторил.

— О, Виктор Владимирович! Мерзкое чудовище Виктор Владимирович! Каждую ночь, маленький и страшный, он тихонько входит в дом каждого киевлянина. Подкрадывается к постели и вливает ему в ухо отравленный берёзовый сок! А-а-а! Мне больно! Как мне больно! Мой брат притворялся моим братом! И миллионы моих братьев на Донбассе и Урале, в Сибири и на Волге тысячу лет притворяются моими братьями! О-о! Фальшивые братья! Террористы-пушкинисты! Они душили меня! Они презирали меня! Они смеялись над моими веснушками, над моим сельским происхождением! Будьте вы прокляты с толпой пьяных Пушкиных, в кованых сапогах, с гармошкой и в кокошниках! Это они ворвались в мой храм, в моё святилище, туда, где в алтаре, в каштановом ковчеге лежал священный киевский торт! Это они опрокинули священные горшочки со сметаной! Это они разорвали портрет Любимого Поэта! Настоящего, без бакенбардов! Это они прогнали моего маленького бога! Весёлого, на сопилочке играл! И поставили своего, ненастоящего! Никакого не Распятого! Никакого не Воскресшего! И тычут мне! Тычут! Покайтесь! Любите! Я не люблю вас кагэбисты-пушкинисты! А-а-а!!! Вот они! Вылезают чумазые, с железными зубами из своих шахт и подземелий! И движутся на мой Киев! Я ненавижу вас! Я боюсь вас ползущих, страшных и в саже! Пушкиняку на гиляку! Слава Киеву! Слава киевскому торту!

Рыжеватый мужчина задёргался, изогнулся, по его телу пробежала судорога. Потом он резко сел. Но глаза всё ещё были закрыты. Наконец, он открыл их. То, что он увидел, было гнусно и омерзительно.