Гунны

Старейшины встречных аулов посещали приготовленную для меня юрту и, выражая соболезнования, убеждали в своей верности верховному хану всех кочевников. Они готовы были хоть сейчас седлать коней для похода на усуней, Ганьсю и даже дальше в Чанъань. Я сообщил, что не собираюсь воевать с братским племенем, хоть и временно признавшим власть Лю Ши. А так как чтобы добраться до Ганьсу, нужно пройти через степи усуней, то и воевать с Поднебесной тоже не входило в мои ближайшие планы. Честно сказать я и не знал, какие у меня дальнейшие планы. Больше всего я сейчас хотел оказаться обратно в своем теле в XXI веке, а если уж не суждено, то хотел как-нибудь мирно пожить здесь, не привлекая ничьего внимания. Но последнее, к сожалению, в степи, в эту эпоху, да и в ближайшие почти две тысячи лет было не осуществимо. Обязательно кто-нибудь нападет, ограбит, угонит в рабство или просто убьет. Врагов вокруг хватало не только внешних, но и внутренних. Поэтому придется драться. А чтобы успешно драться и воевать, нужна большая, отлично вооруженная, обученная и спаянная железной дисциплиной армия. Если с обучением и вооружением все было в порядке, каждый кочевник виртуозно владел луком и рукопашным оружием и вооружен был, как говорится «до зубов», то с дисциплиной обстояло куда хуже. Нет, с личной дисциплиной во время боя как раз таки все было отлично. Отказавшегося выполнять приказ или своевольничавшего в военное время ждала немедленная смерть на месте. Я же думал о том, что подавляющее большинство воинов приводилось родовыми вождями и старейшинами, которые и являлись истинными властителями войска. Случайно обидишь вождя, то потеряешь часть войска. С обиженным вождем могут уйти его близкие друзья и родственники со всеми своими воинами, тем самым, ослабив армию. Пойдешь наперекор желанию большинства вождей — потеряешь все войско. Вот как сейчас: эти старейшины, уверявшие меня в своей преданности, узнав, что я не пойду походом на усуней и Китай, посидев из вежливости, немного уходили с разочарованными минами. Хотя многие все же с пониманием отнеслись к отказу от продолжения войны, считая, что основной причиной является исходящая угроза от узурпатора Кокана, с которым я должен, по их логике, как можно быстрее разобраться.

Понаблюдав и поговорив с вождями кочевников, я обнаружил, что среди них людей с государственным мышлением совсем немного. Большинство ставит родовые интересы выше государственных. Ну а как иначе? Вождь, игнорирующий интересы своего рода сразу же теряет доверие выдвинувших его на этот пост кочевников и, соответственно, лишается власти. Поэтому управлять ими будет непросто. Каждый из них стоит во главе племени и рода, из членов которых и состоит все основное войско.

Поэтому и объединение кочевых племен в одно единое государство происходило всего несколько раз за три тысячелетия. На пальцах одной руки можно пересчитать. Но объединившие их были величайшими людьми. По моему мнению, более великими, чем известные завоеватели земледельческих государств, покоривших другие страны и одержавших десятки побед. Так что, в первую очередь, пока я не найду способа вернуться, надо укрепиться. А укрепляться я начну с города, приобретая надежных союзников.

Я вспомнил мой разговор с согдийцами в осажденной китайцами крепости.

* * *

Как только Парман и Фарух рассказали мне все в подробностях о сговоре с генералом Чен Таном, в «холл» вошел Лошан и сообщил:

— Вождь! Почти половина согдийских рабов я казнил, оставшуюся часть продолжают резать.

Тут Фарух с громким криком «лжец» вскочил и бросился на меня. Я, даже не поняв как, перебросил его через себя, схватив за шею и уперев своей левой рукой лицо согдийца в пол, начал душить правой. Все произошло в доли секунды, что гунны не успели среагировать. В следующую секунду уже подскочил Парман, но его тут же скрутил Угэ.

— Господин, убей меня, прикажи убить всех согдийцев, но пощади Фаруха. Он последний потомок древнего царского рода идущего от Спитамена Великого[17]! — зарыдал согдиец.

Я взглянул на Ужаса: он, как ни в чем не бывало, продолжал полулежа нахлестывать камчой. Лошан стоял у дверей, слегка ухмыляясь. Я вскочил на ноги и, приказав Угэ охранять Пармана и Фаруха, выскочил на площадь и побежал к баракам рабов.

Увиденное меня просто ошарашило. Гунны, поочередно намеренно растягивая время для того, чтобы кошмар до конца охватил живых согдийцев, одним вскрывали горло, другим живьем снимали скальпы. На земле лежали сотни истекающих кровью тел.

— Прекратить, — тихо прошептал я, ни к кому особо не обращаясь. Но меня услышал один из моих телохранителей, последовавших за мной. Он подбежал к командовавшему казнью рабов. Тот обернулся ко мне и, слегка поклонившись, громко крикнул, чтобы оставшихся в живых снова распределили по баракам.

Когда мы вернулись в город после победы над армией Чен Тана, я вызвал к себе Пармана и Фаруха.