Гунны

Иную причину гуннского вторжения в Галлию предлагает Иордан. Он пишет: «Поняв, что помыслы Аттилы обращены на разорение мира, Гизерих (Гейзерих. – Авт.), король вандалов, <…> всяческими дарами толкает его на войну с везеготами…» У Гейзериха действительно были сложные отношения с вестготами: сын Гейзериха женился на вестготской принцессе, дочери Теодориха I, которая позднее была заподозрена в попытке отравить мужа. Тот отрезал ей нос и уши и отослал обратно к отцу. Естественно, что после этого отношения между двумя дворами осложнились. «…Лишенная естественной красы, несчастная представляла собой ужасное зрелище, и подобная жестокость, которая могла растрогать даже посторонних, тем сильнее взывала к отцу о мщении»581. Этого‐то мщения и испугался Гейзерих, взывая к Аттиле о помощи… Гейзериха понять можно. Но сам он со своими вандалами в те годы прочно обосновался в Африке, и вряд ли союз с ним представлял для Аттилы большой интерес. Еще труднее предположить, что гуннский вождь проникся семейными проблемами вандальского короля.

Приск считает, что «поводом к войне Аттилы с Франками были кончина их государя и спор между сыновьями за господство: старший решился держаться союза с Аттилою, а младший с Аэтием». Историк пишет: «Мы видели этого последнего, когда он явился в Рим с предложениями: на лице еще не пробивался пушок; русые волосы так были длинны, что охватывали плечи. Аэтий усыновил его и, богато одарив, тогда же отправил к императору, для заключения между ними дружбы и союза. По этой‐то причине Аттила приступал к походу…»582Раскол в среде франков, бывших близкими соседями Аттилы, и готовность одного из их вождей нарушить федератские отношения с Римом ради союза с гуннами, действительно могла стать веским основанием для начала войны.

Другая причина, о которой сообщает и Приск, и многие другие авторы, была романтического свойства. У императора Валентиниана III имелась родная сестра Юста Грата Го– нория, носившая титул августы, – в 450 году ей было около 32 лет. Она до той поры не была замужем – возможно, брат препятствовал ее браку, потому что у него самого не было сыновей и муж Гонории – дочери императора Констанция III и внучки Феодосия Великого (по матери) – почти автоматически становился наследником престола. Выбор супруга для столь высокопоставленной невесты был делом государственным и не терпящим спешки. Впрочем, хронисты обыкновенно объясняют вынужденное воздержание Гонории более возвышенными причинами. Так Павел Диакон пишет, что Гонорию «брат содержал довольно сурово ради красоты целомудренности»583. Иордан сообщает: «Рассказывали, что эта Гонория по воле ее брата содержалась заточенная в состоянии девственности ради чести дворца…»584 Но злополучная затворница не ценила «красоту целомудренности» и не ратовала за «честь дворца» – она хотела замуж. И тогда она решила сама избрать себе мужа. Выбор ее был достоин внучки Феодосия Великого – она избрала Аттилу.

Решение это совсем не обязательно рассматривать как измену родине или попытку сдать Рим варварам ради удовлетворения личных амбиций. Несмотря на многочисленные войны, которые гуннский вождь вел на территории империи, на тот момент он носил звание «римского полководца», а дань, которую выплачивали ему римляне за мир, формально считалась жалованьем585. Примерно в таких же взаимоотношениях с Римом и Константинополем находились и многие другие варварские вожди, но Аттила и как правитель, и как полководец превосходил их всех. А кочевая империя его и по численности, и по военной мощи превосходила любые варварские образования того времени. Став мужем наследницы римского престола, Аттила мог бы претендовать на власть над миром, причем эта власть была бы вполне легитимна (если не считать того легко поправимого факта, что трон Западной империи был занят). Сам по себе варвар на римском троне к тому времени никого особо не удивил бы – прецеденты имелись586. Поэтому, делая своим избранником Аттилу, Гонория не только собиралась избавиться от постылой девственности, но и совершала серьезный политический шаг, который мог изменить судьбу мира, а ее саму сделать владычицей ойкумены. Не исключено, что, если бы ее намерения увенчались успехом, а Валентиниана III удалось бы устранить, союз между римлянами и гуннами стал бы залогом мира в Европе.

Иордан придерживался другого мнения, он считал, что Гонория совершала «вовсе недостойное деяние» и «желала купить себе свободу сладострастия ценою зла для всего государства»587. Такая точка зрения тоже вполне резонна.