Гурджиев и Успенский

Разрыв с Гурджиевым стал для Успенского болезненным нарывом, на долгие годы омрачившим его жизнь. Отныне вся его жизнь была пропитана горечью и безысходностью. Отвергнув Гурджиева-человека, Успенский так и не смог освободиться от него, продолжая до конца жизни “работать” с гурджиевскими идеями и жить в пространстве гурджиевской “работы”. Рядом с ним жила его фиктивная жена Софья Григорьевна Успенская – “Гурджиев в миниатюре”, или “Гурджиев в юбке”, – которая дополняла Успенского, выполняя за него те функции в “работе”, которые он явно не хотел выполнять сам, а именно черную работу разоблачителя “ленивого”, “тщеславного” и “самолюбивого” человека в каждом из его учеников, подстегивателя их усилий в плане “памяти себя” и “пробуждения”. До поры до времени этот раскол в нем самом тщательно заслонялся его уверенной манерой держаться, которая вытекала из его уверенности в правильности выбранного им пути. Последняя опиралась на учение, которое долгое время поддерживало его самого и его лондонских и нью-йоркских последователей. Рухни вера в истинность учения, рухнуло бы все остальное, но до самых последних месяцев его жизни учение “держало” Успенского, и Успенский “держал” учеников.

С самого разрыва с Гурджиевым Успенский напряженно следил за его деятельностью, и он единственный в самом начале 1924 года заявил об опасном направлении, выбранном Гурджиевым, и предсказал катастрофу. Автомобильная авария (или ее инсценировка) лета 1924 года подтвердила предсказания Успенского, резко оборвав двухлетний период лихорадочной деятельности Гурджиева в шато Приере по созданию Института. После “выздоровления” начался “писательский” период Гурджиева, длившийся с перерывами почти двадцать лет. К концу 1920-х годов Успенский объявил своим последователям, что он больше не ждет ничего хорошего от Гурджиева и отныне надеется только на себя. К этому времени он также вернулся к писательству, взвалив большую часть забот по организации “работы” на Софью Григорьевну. Когда в 1934 году в Лондон была привезена брошюра Гурджиева “Вестник грядущего добра”, Успенский определил отношение своих лондонских последователей к ее содержанию в таких неоправданно несправедливых словах, как “паранойя” и “сифилис”. Успенский как будто бы не хотел видеть мучительной драмы создателя системы, оказавшегося один на один с обреченной на гибель Европой, в период ее стремительно развивающегося заката, и словно бы не замечал мучительной работы по смене масштабов действия, определения новых ориентиров и мотивировок, которыми был занят Гурджиев.

Свое новое отношение к Гурджиеву Успенский выразил утрированно просто: в Гурджиеве, как в каждом человеке, есть хорошая и плохая стороны, и вот победила плохая: Гурджиев сошел с ума. Только безумный, утверждал Успенский, может делать то, что делал Гурджиев. Или иначе: деятельность Гурджиева не соответствовала принципам его учения, она была безответственной, авантюрной и неистинной. Принцип спектакля, “шоу”, успеха (как раз в это время Гурджиев проводил демонстрации “движений” и танцев в Париже и Нью-Йорке) заслонил и заменил собой идею “работы”. “Если Гурджиев приедет в Лондон, – говорил Успенский своим ученикам, – я уеду в Париж. Если он уедет в Париж, я поеду в Лондон”. Гурджиев стал, по словам Успенского, “загрязненным источником”, однако он был его единственным источником – другого источника у Успенского не было. Размышляя над этими вопросами, Успенский проводил долгие вечера за бутылкой водки или виски с одним или двумя учениками. Иногда при этом он рассказывал истории или рисовал живые сценки из своей московской жизни, и только самые стойкие, досидевшие с ним до рассвета, могли рассчитывать получить от него ценные указания, связанные с работой.

Успенскому не оставалось ничего иного, как продолжать “работу” так, как он ее понимал. Временами он делал попытки выстроить внутреннюю ситуацию на своих идеях догурджиевского периода. Начиная с 1927 года он работал над толстым томом своих произведений, который представлял из себя перевод и новую редакцию его работ, опубликованных в России до 1917 года. Книга эта вышла в 1931 году под названием “Новая модель вселенной” с подзаголовком “Принципы психологического метода в его приложении к науке, религии и искусству”. Этот труд был логическим продолжением, развитием и разработкой основных аспектов его старой книги Tertium Organum, опубликованной в Америке в 1921 году.