Гуров не церемонится

– От сути! – невесело ответил Мукосеев. – По документам-то он Тихонов Анатолий Александрович. Там своя непростая история. Мать у него ох и красавица была! Проводила она своего парня в армию и стала честно его ждать, а работала она на заводе. Вот возвращалась она со второй смены и решила дорогу сократить – через парк пройти. Сколько она так ходила до этого и ничего, а тут!.. В общем, трое их было, что она одна против них сделать могла? Изнасиловали они ее, хорошо хоть, не убили. Люди видели, как она вся в крови, в разорванной одежде из парка, как ненормальная, выбежала. Милицию вызвали и «Скорую». Короче, не нашли мы их – да она и не разглядела, кто это был – темно же. Парню в армию обо всем написали – мир, сами знаете, не без добрых людей, но он ответил, что вины в том ее никакой нет, не на танцульках хвостом крутила, не в ресторане пьянствовала, а с работы шла. Только изнасилование то для нее не без последствий обошлось – забеременела она. А первый аборт делать побоялась – вдруг потом детей не будет. Так она родила и ребенка в роддоме оставила, отказалась от него. Город у нас маленький, что тогда, что сейчас, все на виду, но ее никто не осудил, поняли ее люди. А потом парень ее из армии вернулся, и вот он-то ее не понял, сказал, что нормальная женщина своего ребенка не бросит. В общем, поженились они и ребенка этого из дома малютки забрали – это и есть Толька Тихонов.

– О чем, я думаю, потом не раз пожалели, – уверенно сказал Лев Иванович.

– Да, хлебнуть им с ним пришлось лиха до слез, – подтвердил Илья Семенович. – Видно, он в кого-то из этих ублюдков пошел. Мать его никогда не любила, да и отец, считайте, приемный, прохладно относился. Ну, и он им тем же платил – рассказали же ему, как мать от него сначала отказалась. У них потом еще двое своих родились, так тем тоже от Тольки немало доставалось. Кончилось тем, что, когда сил терпеть его выкрутасы уже не было, они его в интернат отдали. В общем, волчонком он рос. Потом его в восемьдесят шестом в армию забрали, а уж оттуда он настоящим волком вернулся – он же Афган прошел.

– То есть он шестьдесят восьмого года? – уточнил Гуров.

– Ну да, – кивнул Мукосеев. – Дома его не больно-то ждали, да и он туда не стремился. А время-то уже, помните, какое началось? Кооперативы и все прочее. Было Тольке чем поживиться. Собрал он возле себя шоблу и начал куролесить. Нравы у нас в городе всегда были патриархальные, да и преступности особо кровавой не имелось, а он-то уже крови нахлебался в Афгане досыта, для него жизнь человеческая вообще ничего не стоила, даже ломаного гроша, так что в средствах он не стеснялся.

– Отморозок, – констатировал Лев Иванович.

– Да нет! В том-то и дело, что не отморозок! – возразил Илья Семенович. – Умный, хитрый, беспредельно жестокий, хладнокровный. Все у него было так распланировано, что не подкопаешься. И ведь знали мы, чьих рук это дело, а уцепиться не за что, потому что даже если кто-то что-то и видел, то молчал как рыба. А подельники его в рот ему смотрели и слушались беспрекословно. Его в городе все боялись и ненавидели. Он даже мать не пожалел.

– Убил?! – в ужасе воскликнул Лев Иванович.

– Да нет, – успокоил собеседника Мукосеев. – Из города выгнал. Не знаю уж, зачем он к ним пошел, только мать его скандалом встретила, в голос орала: «Лучше бы я тогда аборт сделала, лучше бы тебя в пеленках своими руками задушила, лучше бы собака тебе тогда в горло вцепилась и загрызла насмерть, чем нам всем сейчас в таком кошмаре жить, что стыдно людям в глаза смотреть. Да нам всем из-за тебя в спину пальцем тычут, а уж что говорят при этом – не приведи бог!» Надрывалась она, надрывалась, а он послушал ее и в ответ: «Другого бы я за такие слова убил собственными руками, но ты мне все-таки жизнь дала, так что и сама живи, но только в другом месте. Сроку вам неделя, а потом чтобы духу вашего в Стародольске не было. А уж если увижу, не обессудьте, порешу!» С тем и ушел.

– И они уехали? – спросил Лев Иванович.

– А куда им было деваться? – удивился Илья Семенович. – Волчара и сам шутить не любил, и шуток не понимал. Так что кончил бы он всю свою родню и глазом не моргнул.

– Видно, правильно говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – тяжело вздохнул Гуров. – Не забрали бы они его из дома малютки, и ничего этого не было бы. А откуда такие подробности?

– Так когда Волчара всех своих подельников отравил и сам исчез, люди быстро языки развязали, так что это соседи его матери нам рассказали, – объяснил Мукосеев. – Да и свидетели тоже быстро нашлись, которые видели, как он со своей бандой в ту ночь на машинах сначала к дому на Коммунистической подъезжал, а потом – к дому мэра. Да и возле дома Кнута его соседи заметили. Тут-то мы его на полном основании во всероссийский розыск и объявили!

– А что он собой внешне представлял? – спросил Лев Иванович.