Гуров не церемонится

– Сейчас частника поймаю и доеду, – заявил Лев Иванович.

– А ну садитесь в машину! – приказал Погодин и, переходя на «ты», буквально заорал: – Сядь, тебе говорят! А то силой усажу!

– Да, с вами я не справлюсь, – обернувшись, вздохнул Лев Иванович.

– И не думай! И не мечтай! – усмехнулся Леонид Максимович и опять не сдержался: – Достал ты уже нас всех своим «выканьем», своей ледяной вежливостью! Так и хочется тебе в морду дать, несмотря на все твои заслуги! Да что ты за человек такой! С тобой и холодильника в доме не надо! Ты одним взглядом все заморозишь! Уезжай, Христа ради! Не доводи до греха!

Под их отнюдь не ласковыми взглядами Гуров сел в машину, но тут же приспустил стекло и сказал:

– Вы только горничным новую работу найдите, а то у Николая Степановича теперь своих хозяек в доме много, на улице же женщины останутся.

– Об этом не волнуйся, – немного успокоившись, ответил Леонид Максимович. – Как Валька выздоровеет, они с Галиной поженятся, так что она при муже будет, а Олесю я с собой увезу. Она баба простая, душевная, для меня в самый раз. У нее двое детишек под Харьковом у матери остались, так мы их к себе заберем. Пора уже и мне свое гнездо вить, нахолостяковался, – и, махнув рукой водителю, приказал: – Ладно, поезжайте с богом! – А когда машина тронулась и поехала, сказал Крячко: – Да, Стаc! Тяжело тебе с ним приходилось!

– Так ему с самим собой еще тяжелее, – ответил тот. – Но что выросло, то выросло!

Гуров же попросил водителя остановиться возле арки своего дома, а не подвозить к подъезду, и остальной путь прошел пешком. На душе у него было так погано, как уже давно не было, потому что перед глазами все еще стояло перекошенное лицо Ларисы и ее горящие безумием глаза.

Дома Мария продемонстрировала ему крайнюю степень возмущения, но беззвучно, на открытые скандалы она уже давно не решалась: они потом слишком дорого обходились ей самой, но она и одним взглядом могла изобразить всю гамму чувств – недаром же была народной артисткой России. Не обращая на это внимания, Лев Иванович, переодевшись, налил себе полный стакан коньяка.

– Лева! У тебя же поджелудочная! – забыв про все обиды, воскликнула жена.

Не отвечая, он выпил коньяк в один прием и, пробормотав:

– Пойду прилягу, – направился в спальню.

– Левушка! Что-то случилось? – осторожно спросила супруга.

– Все плохо! Все вокруг плохо! И виноват в этом только я! – не выдержав, признался Гуров. – Стаc уходить собирается, причем опять-таки я в этом виноват, потому что не сдержался, ляпнул лишнее, а он на меня обиделся, причем не только за себя, но совершенно справедливо. А одна женщина, видимо, всерьез умом тронулась, и тоже из-за меня. Да что же я за человек такой, что со мной всем так трудно?

– Ты самый лучший на свете человек, – тихо и ласково, как обычно говорят с тяжелобольными, сказала Маша, а потом достала плед, укрыла им мужа и, поцеловав его, прошептала: – Отдыхай, Левушка, утро вечера мудренее.

А Гуров, засыпая, подумал, что так и не узнал, что же за постель такая у Савельева, на которой так сладко спится.

Утро было ясным и солнечным, но вот мудрым ли? Выйдя из дома, Гуров как бы со стороны, чужими глазами осмотрел свою машину и пришел к неутешительному выводу, что ее действительно пора менять.

На работе он грустным взглядом окинул их со Стасом кабинет, представил себе, как останется в нем один, и ему стало так тоскливо, что хоть плачь. Он неторопливо разобрал и соединил канцелярской скрепкой все билеты и счета – Крячко на работе так и не появился – и отправился к Орлову. Вид Петра Николаевича ему тоже не понравился – хмурый он был.

– Ну, колись, чем дело кончилось, – предложил Орлов.

Лев Иванович, хоть и не в мельчайших подробностях, но рассказал ему о проведенном им расследовании от начала до конца.

– Да, мерзкая история, – покривился Петр.

Гуров положил ему на стол свой якобы командировочный отчет, и тот, не глядя, смахнул его в урну для мусора.

– Тебе выписана премия в размере оклада, – сообщил Орлов. – А меня уж так благодарили, так благодарили! Хорошо, что не расцеловали – не люблю я эти телячьи нежности.

– А Стаc где? – поинтересовался Лев Иванович.

– В отгулах, где же еще? – ответил Орлов и грустно посмотрел на собеседника.

Тут Гурову стало совсем паршиво, потому что по издавна заведенной традиции человеку перед увольнением давались все ранее заработанные им отгулы, а это значило, что…

– Как дальше жить будем? – спросил Лев Иванович.

– Еще не думал, но так, как раньше, уж точно нет. Только на этом наша работа может закончиться, а вот дружба как была, так и останется. А уж хомут себе на шею ты, Лева, всегда найдешь. Тот же Болотин спит и видит, как бы тебя к себе залучить. Ну а мне и отдохнуть бы пора, не мальчик уже.

– И все это из-за меня, – с горечью сказал Гуров. – Все из-за характера моего проклятого.

– Тебе себя уже не переделать. А если даже сможешь, то это будет уже не Гуров, а так, не пойми что, – объяснил Орлов.

– Как ты думаешь, Стаса еще можно переубедить? – с надеждой спросил Лев Иванович.

– Если он уже жене сказал, то… – Петр только помотал головой.