Голландский купец отправил двоих детей и жену в горы, на летний курорт, стремясь спасти их от зноя индийского лета. В маленькой деревушке, где его семья проводила лето, неожиданно вспыхнула эпидемия холеры, и младшая дочь, всего шести лет от роду, заболела. Минхер ван Стуитен поспешил к ним, захватив с собой лучшего в Бомбее врача; но девочка быстро теряла силы и жить ей оставалось считанные часы. В отчаянии отец написал гуру коротенькую записку и, совершив определённые мистические обряды, сжёг бумагу и развеял золу по ветру. Каким-то странным образом эта зола долетела до гуру и опустилась ему в руки в виде совершенно целой записки.
В доме, где лежала больная девочка, у её постели собрались отец и мать, врач и няня, следившие за течением грозной болезни. Вдруг портьеры, отделявшие комнату больной от остальной части дома, раздвинулись и бесшумно вошёл гуру.
Ван Стуитен никогда не видел своего учителя, но мгновенно узнал гуру. Верная жена, госпожа ван Стуитен, доктор и няня ничего не видели и не могли понять, почему сильнейшее волнение вдруг овладело отцом, который упал на колени, рыдая и уткнувшись головой в край кровати. Гуру подошёл к больному ребёнку и, вытянув руку, коснулся горячечного лица находившейся в бреду девочки. Она открыла глаза и увидела гуру, и, хотя у него был несколько странный и дикий вид, она не испугалась, но только заметила прекрасное выражение его глаз.
Гуру заговорил с ней: «Ты спала, малышка Сита, а теперь проснулась; пора тебе пойти поиграть с сестрой, которой одиноко без тебя. Давай пойдём вместе».
Всё, что увидел врач, — это то, что девчушка протянула руку, как бы уцепившись за кого-то, спокойно встала с постели и выбежала через дверь в сад. А через несколько минут уже слышался её смех — она играла с сестрой…
Прошло около двадцати минут, и гуру поднял голову и заговорил с окружившими его учениками: «Мой голландский сын сейчас очень счастлив; его кроха играет со своей сестрой, а мы можем продолжить обсуждение целебных свойств этих трав».
ПЕРЕЕЗД В КАЛЬКУТТУ
Однажды утром гуру попросил меня зайти в его комнату в ашраме, чтобы поговорить о моём будущем. Учитель сидел у стены на большом куске белой ткани и жестом пригласил меня сесть рядом.
«Ты ещё мальчик, сын мой, — начал гуру, — и необходимо всесторонне обдумать вопрос о твоём образовании. Какую профессию или ремесло ты избрал делом жизни?»
Я мгновенно ответил: «Благословенный учитель, я мечтаю только о святой жизни и желаю быть рядом с вами, служить и повиноваться вам. У меня нет других стремлений».
Несколько минут гуру молча курил кальян, а затем снова заговорил: «В мире происходят большие перемены, и молодые люди должны готовиться занять подобающее место в том новом укладе жизни, который складывается в Индии. Святые будут существовать всегда, ибо путь богов — их путь. Но эти новые святые должны постичь науку белых рас. Только так они смогут служить Великой Матери».
«Я сделаю всё, что вы скажете, — ответил я. — Вы — хозяин моего тела и моей жизни. Добродетель ученика заключается в повиновении».
Гуру согласно кивнул головой: «Я пошлю тебя в школу, потом в университет, чтобы ты воспользовался всем, что можно извлечь из образования и знания. Я выбираю для тебя достойную профессию — медицину. Наду Чаттерджи, ты станешь врачом. Это и будет твоим ученичеством — ты будешь служить больным и исцелять свой народ. Мы немедленно отправляемся в Калькутту, где я запишу тебя в лучшую школу».
У меня стало так тяжело на сердце, что я спросил: «Это значит, возлюбленный отец, что я буду разлучён с вами?»
«Да, на некоторое время, но летом ты сможешь приезжать ко мне; да и у меня обычно бывает множество поводов побывать в Калькутте. Мудрость, сын мой, начинается с самодисциплины. Повинуясь, становишься великим».
Я протянул руку и коснулся ступни моего гуру, а он положил свою руку на мою. Я ответил с рыданиями в голосе: «Я повинуюсь; ваше слово для меня — это слово богов».
Случилось так, что несколько дней спустя мы поехали в Калькутту на английском поезде, и гуру отвёл меня в школу знаменитого мауланы[16]
. Этот учёный мусульманин был наделен глубоким умом и тонкостью восприятия.Маулана принял нас в рабочем кабинете, обставленном в европейском стиле. Это был низенький полный человек, облачённый в полосатые брюки и визитку. Если бы не смуглая кожа и туго намотанный тюрбан, его можно было бы принять за английского джентльмена. На моём гуру было одеяние из жёлтого шёлка и бусы, он нёс окованный железом посох и вел меня за руку.
«Высокочтимый друг, маулана Абу-Бакар, это мой сын в Боге, Наду Чаттерджи. Отдаю его на ваше попечение, чтобы вы подготовили его к поступлению в университет. Вы обучите его всем полезным наукам Востока и Запада; и мне особенно хочется, чтобы он знал четыре языка помимо своего родного: английский, немецкий, греческий и латынь».
Маулана Абу-Бакар медленно потёр руки и склонил голову. «Да будет так, как вы говорите, высокочтимый и уважаемый».