Гусар бессмертия

Вокруг становилось людно. Появились гусары из двух других эскадронов, казаки, даже егеря и мушкетеры. Бегом последние бежали, что ли?

Пленных турок собирали в стороне, кто-то из казаков уже привычно рыскал в поисках добычи, где-то звучали команды и грохотал барабан… словом, была типичная картина победы.

Аппель позвал гусар к эскадрону, и Орлов махнул рукой людям, призывая подчиниться властному зову.

Перед самым строем к штаб-ротмистру подскочил взбудораженный Репнинский и тихо шепнул:

– Орлов, слышал? Подполковника убило!

– Как?! – Втайне Александр был готов к этому, но так хотелось верить в собственную ошибку!

– Картечью прямо в сердце, – сообщил корнет, хотя вопрос был скорее риторическим.

Кавалеристы уже привычно строились в две шеренги, офицеры занимали положенные места, но продолжения боя не предвиделось за полным разгромом неприятеля, и Орлов позволил себе некоторую вольность.

– Ваше высокоблагородие! Разрешите к Кондзеровскому.

– Я с тобой, Орлов. – Мадатов сделал знак Мезенцеву принять командование и направил коня куда-то в сторону. Видно, майор уже успел узнать, где находится командир.

Его информация оказалась правильной. Среди поля рядком лежало человек семь или восемь гусар, а чуть отдельно – два офицера. Узнать одного из них так сразу спешившийся Орлов не смог. Все лицо убитого превратилось в кровавую маску, похоже, весь череп был расколот, а по мундиру поди так просто разбери…

Зато Кондзеровскому повезло намного больше. Если это можно считать везением. Доломан был разорван на груди, но голова не пострадала, лишь кивер подевался куда-то, и легкий ветерок чуть шевелил седеющие волосы. Смерть разгладила складки на лице, и старый вояка выглядел спокойным и умиротворенным, как будто до конца исполнил положенный долг и теперь прилег отдохнуть. Душа же пустилась в те края, где нет печали и воздыхания, но ждет встреча с ушедшими ранее друзьями.

– Сказали, до последнего пытался спорить с начальством, – с вдруг прорезавшимся акцентом взволнованно произнес Мадатов. – Только приказ…

«А ведь он знал», – почему-то решил Александр. Хотя дудки. Картечь – такая же дура, как и пуля, и никто не знает, мимо кого она пролетит, а кого решит сразить наповал.

Но вот это напоминание перед уходом эскадрона…

Лицо Кондзеровского стало вдруг расплываться, и склонившийся над ним Орлов не сразу понял, что виноваты в том выступившие на глазах слезы.

Он на мгновение припал к руке наставника и командира, нашел силы выпрямиться и зачем-то пояснил Мадатову:

– Как второй отец мне был…

Князь обнял штаб-ротмистра за плечи, и было в том объятии и сочувствие, и понимание.

– Надо похоронить его на том берегу, – вымолвил майор.

Мысль была понятной. Кто знает, чем закончится война и кому станет принадлежать эта земля с садами, полем и лежащей неподалеку деревней с неведомым перед тем названием – Чаушка?

– Разрешите? – с готовностью встал Орлов.

Почему-то показалось особенно важным самому проводить подполковника в последний путь.

– Я попробую убедить начальство. Вдруг разрешит всем эскадроном, – предложил иной вариант Мадатов.

До Дуная было не слишком далеко, отряд двигался почти параллельно невидимому отсюда берегу, да и начальство в чем-то послужило причиной смерти.

Самое же странное – Мадатов сумел добиться своего. Уже на следующий день эскадрон в полном составе застыл на другой стороне реки, и священник прочувственно выводил извечное:

– Упокой души усопших раб твоих…

Орлов почти забыл о старом Лопухине, разве что того иногда поминал Лопухин молодой. Не в характере гусара было долго размышлять о проблемах абстрактных, не требующих сиюминутного решения. Служба и повседневные заботы отнимали большую часть внимания. Зачем же зря голову ломать, тем более, никакой особой угрозы Александр не видел. Да и не боялся ничего. Откуда князь может узнать, кому именно достались записки? И это в случае, если они действительно представляют ценность. Как-нибудь надо разобраться с ними, вот только выучить латынь и прочие языки, на которых они написаны. Или найти грамотного надежного человека, который бы знал их и смог бы перевести на нечто более понятное и популярное.

А вот Лопухин об Орлове не забыл. Вернее – вспомнил о нем.

Узнать что-либо в полку, как убедился старый князь, было делом безнадежным. Он и не ждал иного. Зато прекрасно ведал о других путях. Есть же, например, военное министерство, куда стекаются все донесения. Оба военных министра, и старый, Аракчеев, и новый, Барклай, были людьми неподкупными, щепетильно честными, однако разве трудно найти какого-нибудь чиновника, который за соответствующую мзду снимет копии с интересующих бумаг? Не о секретах речь. Всего лишь реляции славного гусарского полка за вполне определенную неделю. Захваченные пленные, удачные дела… Интересно уважаемому человеку, куда именно определился дорогой племянник, так что тут такого?

Можно было бы прибегнуть к помощи кого-нибудь из ложи, но стоит ли вызывать ненужные догадки?