Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

Рраааа, бумм, бууммм. Фалько съеживается от ударов и треска палубного настила. Разрушения ужасны. Шестнадцатилетний будущий офицер военно-морского флота уже успел побывать в крутой переделке – в бою у мыса Финистерре, однако до сегодняшнего ему еще не приходилось видеть, как жестоко может крушить палубу вражеский огонь. От шкафута бакборта мало что осталось, кроме щепок, а три из восьми пушек сорваны с лафетов. Вокруг остальных, невзирая на интенсивный огонь, обрушивающийся на этот борт, по-прежнему суетятся люди – охлаждают, заряжают, стреляют, вновь и вновь берутся за тали, чтобы выкатить орудие на боевую позицию; сбрасывают в воду трупы, чтобы не спотыкаться о них; раненых по мере возможности подтаскивают к люкам, чтобы санитары забрали их в лазарет (этим занимается и казначей Мерино: руки и ноги у него все перепачканы чужой кровью). То же самое происходит и на штирборте, только там осталось шесть пушек. С удивлением Фалько замечает, что, несмотря на хаос боя и разрушения, дисциплина по-прежнему сохраняется. Пороховые пажи подбегают, согнувшись, с тяжелыми картузами в руках, передают их орудийной прислуге и снова ныряют в люки. Правда, пушки стреляют не залпами, а вразнобой, как и стрелки, прячущиеся за полуразбитыми бортовыми щитами; правда и то, что сильная зыбь очень мешает комендорам, а слабый ветер не разгоняет дым, однако присутствие офицеров, которые с поднятыми саблями обходят оба борта, воодушевляя людей, а порой и угрожая, если кто-нибудь пытается покинуть боевой пост, удерживает происходящее в разумных пределах. Кроме того, люди разъярены, а это очень помогает в бою. Большинство тех самых крестьян, заключенных, нищих, которых пару дней назад загоняли на борт насильно и которых еще совсем недавно выворачивало наизнанку, сейчас орут во всю глотку, потеряв страх, кроют англичан на чем свет стоит, заряжают и палят по врагу со сноровкой людей, уже давно привыкших проделывать все эти движения и понимающих, что от этого зависит их жизнь или смерть. Страх и злость, убеждается юный Фалько, в правильном сочетании творят чудеса. Сколь бы ни был ничтожен опыт и слаб боевой дух, со временем, побыв под огнем и насмотревшись, как падают убитые товарищи, даже самый малодушный в конце концов начинает с пеной у рта требовать смерти врагу. Особенно если нет другого выхода.

– Что там со штурманом? – спрашивает капитан-лейтенант Орокьета.

Убит наповал, сообщает Фалько; дон Карлос де ла Роча, который чуть повернул голову, чтобы услышать ответ, не говорит ничего, даже не меняется в лице – он просто смотрит перед собой на разбитую палубу, а старший плотник Хуан Санчес (хотя все на корабле называют его не Хуаном и не Санчесом, а Фуганком) докладывает о разрушениях: четыре пробоины чуть выше ватерлинии, дон Карлос, в трюме дыра дюймов на двадцать, и так далее, и так далее. Короче, ваша милость, этих «и так далее» столько, что не перечесть. Юный гардемарин с восхищением смотрит на командира: аккуратный, подтянутый, он, отпустив старшего плотника, начинает снова прохаживаться по шканцам, время от времени поднося к глазу подзорную трубу, и все это так спокойно, будто он воскресным утром прогуливается вместе с семьей по кадисской улице Анча после мессы в храме Пресвятой Девы Марии-дель-Кармен. Вот что значит настоящий морской стержень. А может, уверенность в том, что, если придется отдать концы, попадешь прямиком на небо или в какое-нибудь другое подобное же место. Может, поэтому дон Карлос де ла Роча не наклоняет головы и даже не вздрагивает, когда новый залп с английского корабля – того, что на левом траверзе (штирбортом они отстреливаются от другого британца, он между траверзом и кормой) – ударяет в бок «Антильи», катакатабуммм-бааа, перекатываясь вдоль всего борта глухим стуком и треском, и кусок картечи, выбив подзорную трубу из рук капитана, однако не задев его самого, распарывает горло морскому пехотинцу, который, выпустив мушкет, делает пару неверных шагов назад и падает вниз, на палубу. Фалько уже видел своего командира в подобной ситуации – во время битвы у мыса Финистерре, когда они с адмиралом Колдером гвоздили друг друга в тумане. Тогда дон Карлос де ла Роча тоже стоял на шканцах спокойный и невозмутимый, и рассказывают, что он точно так же вел себя и во время боя «Санта-Ирене» с «Кассандрой», и у мыса Сан-Висенте, и когда в девяносто третьем со своими моряками сражался на суше во время эвакуации из Тулона: будучи вынужден покинуть плацдарм, адмирал Худ (надменный и жестокий, как истинный англичанин) погрузил своих людей на корабли и поджег все, что мог, но отказался принять на борт французских монархистов, и спасали их ценою собственной шкуры испанцы, а дон Карлос де ла Роча, в ту пору капитан второго ранга, покинул бухту последним.

– Фалько, пожалуйста, гляньте, как обстоят дела на ахтердеке… Каронады уже давно не стреляют.