Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

Каким-то чудом – так думает, глядя на происходящее, Фалько – никто не падает сверху, и поставить фок удается. Капитан-лейтенант Орокьета командует: брасопить фок с подветренной, подтянуть шкоты (те, что остались); контр-бизань, нижний крюйсель, фок-марсель, грот-марсель и грот-брамсель наполняются бризом, просыпается фок, рулевые налегают на ручки штурвала, выворачивая на нужный курс, и «Антилья» снова начинает двигаться – медленно, с болью, слегка накренившись под ветер, а все три батареи (палубная и две нижние) левого борта опять начинают ожесточенно палить по британцу, что подваливает с этой стороны.

– «Тринидад» сдалась, мой капитан.

У Хинеса Фалько замирает сердце. Известие пробегает по всей палубе, и люди, почерневшие от пороха, лоснящиеся от пота, смотрят в подветренную сторону, в бывший центр бывшей франко-испанской линии, туда, где легендарный четырехпалубник, самый мощный корабль на свете, без мачт, с развороченной ядрами палубой, только что сдался после четырех часов ужасного боя. Мать-перемать-перемать-перемать. В этом есть и свой плюс, комментирует капитан-лейтенант Орокьета (практичный, как всегда): теперь нам не нужно спешить к нему на выручку, пробиваясь сквозь англичан. Так что ничего страшного: спокойствие, и давайте займемся спасением собственных шкур. Однако дон Карлос де ла Роча, по-прежнему невозмутимый, движением подбородка указывает на «Нептуно», который продолжает драться неподалеку, с подветренной стороны от «Антильи». Тогда попробуем помочь Вальдесу, говорит он, потому что те, кто громил «Тринидад», теперь займутся им.

– А кто поможет нам?

– Замолчите, чтоб вас…

И тут внезапно откуда-то издали доносится: батабум-ба, бумм-баа. Лейтенант Мачимбаррена (грузноватый светловолосый сухопутный артиллерист, занявший место убитого Себриана), который теперь командует пушками, еще ведущими огонь со шканцев, застывает с саблей в высоко поднятой руке, как и остальные комендоры. Даже Хуанито Видаль опять высовывает голову над трапом. Этот взрыв перекрыл грохот боя, хотя и донесся издалека, с южной стороны, почти с самого конца союзной линии (или того, что от нее осталось), где туча темного дыма от уже давно горевшего корабля теперь превратилась в громадный зловещий черный гриб. Судно взлетело на воздух – несомненно, оттого, что огонь добрался до его порохового погреба.

– Хоть бы уж англичанин, – не слишком убежденно произносит Орокьета.

Хинес Фалько, испуганный, как и все, смотрит на столб густого черного дыма, потом, переведя взгляд на командира, замечает, что дон Карлос де ла Роча, с виду бесстрастный, неподвижный, добела стиснул пальцы переплетенных за спиной рук. Однако его голос звучит спокойно, когда он, повернувшись к рулевым и старшему боцману Кампано, велит им так держать, с тем чтобы потом, дрейфуя, проскочить под бушпритом англичанина, который находится с подветренной стороны и, видя маневр «Антильи» и догадавшись о ее планах, тоже маневрирует парусами.

– Шкоты нижнего крюйселя подтянуть.

– Слушаюсь, сеньор капитан.

– Контр-бизань на гитовы.

Старший боцман Кампано качает головой:

– Невозможно, дон Карлос. Гитовы перебиты.

– Сделайте, что можно, старший боцман.

– Как прикажете, ваша милость… Но ведь и от самого паруса мало что осталось.