Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

Вот так сейчас, при начале дня, обстоят дела. Оцепенение, сковывающее и без того запуганных, нерешительных членов Государственного совета – они давно уже пишут в своих робких декретах: «По указу его величества, милостью Божьей короля Испании…», не уточняя, какого именно – Карла или Фердинанда, – усиливается полным отсутствием новостей. Почты из Байонны нет, а значит, нет повелений юного монарха, который неизвестно почему – то ли по своей воле, то ли удерживаемый насильно – по-прежнему там пребывает. Впрочем, ясно одно: Испании грозит смена династии. Оскорбленный народ ропщет, надменные французы получают подкрепления. Отправив во Францию королевскую фамилию и Годоя, Мюрат намерен поступить точно так же – и в эту самую минуту намерение свое исполняет – со вдовствующей королевой Этрурии и с инфантом доном Франсиско де Паула, которому едва исполнилось двенадцать. Королева обожает Францию и едет с дорогой душой, а вот с малолетним принцем дело хуже. Так или иначе, для приличия малость посопротивлявшись этому последнему принуждению, хунта вынуждена склониться перед волей Мюрата, приняв неизбежное. Поскольку испанские войска удалены из столицы, а немногочисленный мадридский гарнизон заперт в казармах и разоружен, единственная сила, которая могла бы воспрепятствовать намерениям Мюрата, – народ. Однако по мнению присутствующих, мятеж, буде удастся его поднять, оправдает крутые ответные меры со стороны французов и отдаст беззащитный город Бонапартову наместнику, а тот, одержав легкую победу, пустит Мадрид на поток и разорение.

– Нам остается лишь запастись терпением, – говорит наконец осторожный, как всегда, генерал О’Фаррил. – Следует охлаждать разгоряченные умы, унимать разбушевавшиеся страсти, предупреждать народные возмущения, а если не удастся – пресекать их собственными средствами.

При этих словах морской министр Хиль де Лемус, вздрогнув, выпрямляется в кресле:

– То есть?

– Что есть, тем и пресекать. Войсками, сударь мой, военной силой. Не знаю, доходчиво ли я объяснил.

– Боюсь, что даже чересчур.

Члены совета значительно переглядываются. О’Фаррил превосходно ладит с французами и оттого-то, держа глухую – добавим: не только глухую, но еще слепую и параличную – оборону, удержит в руках и министерство оной и в этот только еще начинающийся день, и потом, когда войдет в правительство короля Жозефа Бонапарта.

Мало кто из членов хунты разделяет его взгляды, но по тому, как обстоят дела, почти никто не позволяет себе возразить. Лишь Хиль де Лемус упрямо продолжает гнуть свое:

– Только этого и не хватало, господа… Делать за французов грязную работу?

– Если они возьмутся за нее сами, грязи будет еще больше, – отвечает генерал. – И, уверяю вас, крови – тоже.

– А какими силами намереваетесь вы сдерживать мадридскую чернь? Дай бог, чтоб солдаты хотя бы не примкнули к мятежникам.

Воздев наставительно-воинственный перст, военный министр нанизывает на него колечко сигарного дыма.

– Не беспокойтесь, я за это отвечаю. Напоминаю вам, что отдан строжайший приказ держать весь гарнизон по казармам. И, как вам известно, солдатам не выдано патронов.

– Ну так вот и лестно было бы узнать, чем они будут сдерживать народ? – ехидно допытывается Лемус. – Голыми руками? Оплеухами?