Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

– Ну да, – продолжает он все так же спокойно, – так оно и есть. Все же я полагаю, мы сумеем совладать… Как ваши люди?

– Очень встревожены, однако дисциплину помнят. – Аранго понижает голос. – Теперь, когда вы здесь, они будут чувствовать себя уверенней. Кое-кто из них говорил мне, что, если придется подраться, я могу на них рассчитывать.

Даоис улыбается еще безмятежней:

– До этого не дойдет. Мне как раз приказано следить, чтобы никаких столкновений и чтобы ни один артиллерист не покидал расположение.

– А насчет того, чтобы раздать оружие?..

– Об этом и речи нет. Это было бы просто безумием – толпа и так кипит… Ну а что французы?

Аранго незаметно показывает на середину двора, где французский капитан и его субалтерны весьма озабоченно смотрят на двоих испанских офицеров. Остальные – кроме тех, кто отправлен охранять ворота, – по-прежнему стоят «вольно» шагах в двадцати отсюда. Кое-кто присел на землю.

– Их капитан держался поначалу очень спесиво, но теперь, когда такая прорва народу собралась, – помягчел. Волнуется. Сейчас он, похоже, всерьез напуган.

– Пойду поговорю с ним. Напуганный и взволнованный человек может выкинуть невесть какой фортель.

В этот миг капрал Алонсо сообщает, что разрешения войти просят три артиллерийских офицера. Даоис, вроде бы не выказывая удивления, приказывает пропустить их, и вскоре во дворе, одетые по всей форме и с саблями на боку, появляются капитан Хуан Консуль и два лейтенанта – Габриэль де Торрес и Фелипе Карпенья. Они приветствуют Даоиса с такими многозначительно-серьезными лицами, что у Аранго создается впечатление, будто все трое уже виделись с ним сегодня утром. Хуан Консуль, как всем известно, состоит с Даоисом в теснейшей дружбе, и его имя, равно как имя капитана Веларде и еще нескольких лиц, чаще других упоминается в передаваемых из уст в уста толках о заговоре. Кроме того, он один из тех, кто вчера в гостинице Хениэйеса вызвал французских офицеров на дуэль – правда, так и не состоявшуюся.

«Здесь заваривается какая-то каша», – думает юный лейтенант.

Половина одиннадцатого. В одном из кабинетов Главного штаба артиллерии, помещающегося в доме № 68 по улице Сан-Бернардо, полковник Наварро Фалькон ведет спор с капитаном Педро Веларде, который сидит за письменным столом напротив своего непосредственного начальника. Капитан явился к нему, требуя разрешения немедленно отправиться в парк Монтелеон, и был до того возбужден, разгорячен и взволнован, что забыл все правила воинской вежливости. Полковник, который искренне ценит Веларде, отказал наотрез – мягко, ласково, но непреклонно:

– Там справится Даоис, а вы мне нужны здесь.

– Надо выступить, господин полковник! Ничего другого не остается! Даоис должен будет сделать это, а мы – вслед за ним!..

– Я вас очень прошу, во-первых, не говорить глупостей, а во-вторых, успокоиться.

– «Успокоиться»? Вы что, не слышите?! Там расстреливают людей картечью!

– Я исполняю приказ, извольте и вы делать то же самое. – Наварро Фалькон начинает терять терпение. – И не осложнять и без того запутанное дело! Ограничьтесь тем, что вам предписывает ваш долг.

– Мой долг призывает меня туда, на улицы!

– Ваш долг – повиноваться моим приказаниям. И все на этом!

Полковник, только что стукнувший кулаком по столу, жалеет, что все же не сумел сдержаться. Он старый солдат, сражавшийся и в бразильской Санта-Катарине, и на Рио-де-ла-Плата, в колонии Сакраменто, прошедший и осаду Гибралтара, и всю войну с Францией – тогда еще республиканской. И сейчас он с беспокойством оглядывается на письмоводителя Мануэля Альмиру и всех, кто из смежной комнаты невольно слышит этот разговор на повышенных тонах, а потом вновь переводит взгляд на Веларде, а тот сидит насупленный, чертит гусиным пером какие-то каракули и завитушки на разложенных перед ним листах. Полковник встает и кладет на стол капитана подписанный военным губернатором Мадрида генералом де ла Вера-и-Пантоха приказ, смысл которого сводится к тому, что, какой бы оборот ни приняли происходящие в городе события, частям столичного гарнизона надлежит пребывать в казармах безвыходно.

– Мы с тобой солдаты, Педро.

Веларде знает, что никого из своих подчиненных Наварро Фалькон никогда не называет по имени, однако, не тронутый этим признаком душевной приязни, качает головой и пренебрежительно отбрасывает приказ в сторону.

– Мы прежде всего – испанцы, господин полковник.

– Послушай, что я тебе скажу… Если гарнизон примет сторону восставших, Мюрат двинет сюда корпус Дюпона, а ему до Мадрида – один дневной переход. Ты что, хочешь, чтобы на город обрушились пятьдесят тысяч французов?

– Да хоть сто тысяч! Мы послужим примером для всей Европы и всего мира!

Утомленный бесплодным спором, Наварро Фалькон возвращается за стол.

– Слушать больше ничего не желаю! Ясно тебе?