Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

– Успокойся. – Даоис примирительно берет его за руку.

– Успокоиться?! – Веларде грубо и резко высвобождается. – Мне успокоиться? Пусть убираются отсюда к дьяволу!

Альварес сдерживается из последних сил. Все впустую. Да черт бы с ними, пусть гибнут, если глухи к голосу разума. Пусть все идет, как идет! И все же, переглянувшись с французом – тот, несмотря на молодость, производит впечатление человека воспитанного и разумного, не чета грубым и наглым солдафонам, которых у Бонапарта такое множество, – решает зайти с другой стороны: попытка не пытка. Луис Даоис кажется все же рассудительней своего неистового друга, и потому капитан обращается к нему:

– Вы ничего не хотите сказать? Проявите толику благоразумия, ради всего святого!

Артиллерист, похоже, раздумывает.

– Слишком далеко зашло… – отвечает он наконец. – Спросите его, – тут он показывает на француза, – на каких условиях мы можем прекратить огонь.

Все оборачиваются к Монтолону, а тот, наклонившись к переводчику, очень внимательно слушает его. Потом, качнув головой, что-то произносит по-своему. Капитан Альварес не знает французского, но еще до того, как прозвучал перевод, по жесткому тону, по самому звуку голоса догадывается, чтó ответил командир штурмовой колонны.

– Господин майор сожалеет, но никакие условия предложены быть не могут, – подтверждает его правоту переводчик. – Вы должны немедленно, целыми и невредимыми, отпустить наших солдат, взятых вами в плен, и сложить оружие. Он убедительно просит вас подумать о том, какая судьба ждет мирных жителей – в Мадриде и без того уже погибло слишком много людей… Речь идет о безоговорочной капитуляции.

– Капитуляция?! Больно жирно будет! – взвивается Веларде.

Луис Даоис поднимает руку. Альварес видит, что они с французом смотрят друг другу в глаза, как истые профессионалы понимая суть дела.

– Вот, значит, как, – спокойно произносит испанец. – И никаким иным способом это дело не уладить?

Монтолон, выслушав перевод, снова качает головой. Даоис переводит взгляд на Альвареса, но тот лишь пожимает плечами.

– В таком случае вы нам не оставляете выхода… – говорит Даоис, в странноватой улыбке кривя губы.

Капитан волонтеров короны снова предъявляет приказ, подписанный министром О’Фаррилом.

– Будьте благоразумны. Здесь все сказано.

– Эта бумага даже на подтирку не годится! – говорит Веларде.

Альварес, не обращая на него внимания, ждет ответа от Даоиса. Тот глядит на приказ, но не берет его в руки.

– И в любом случае, – просит Альварес, – позвольте увести отсюда моих людей.

По выражению лица Даоиса кажется, будто эти слова были произнесены по-китайски.

– Ваших людей?

– Я имею в виду капитана Гойкоэчеа и рядовых моего полка. Они прибыли сюда не для того, чтобы драться. Полковник Хиральдес особо подчеркивал это.

– Нет.

– Виноват, что – «нет»?

– Не позволю.

Даоис говорит суховато и отчужденно, озираясь по сторонам с таким видом, будто все происходящее перестало его касаться, а сам он перенесся отсюда в какую-то дальнюю даль. «Да, может, они просто рехнулись оба?» – думает Альварес, сам пугаясь своего нежданного умозаключения. Может, и пребывающий в каком-то горячечном возбуждении Веларде, и этот второй, со своей мертвенно-ледяной холодностью, – просто безумцы? На мгновение ему кажется, что он благодаря своему чину и званию сможет воззвать к волонтерам короны и вывести солдат из боя – это ослабит позиции двух маньяков и, как знать, заставит их сдаться на милость французам? Но уже в следующий миг, будто прочитав его мысли, Даоис все с той же странной, блуждающей улыбкой говорит почти вежливо, как бы по секрету и еле слышно:

– Вздумаете здесь воду мутить – застрелю самолично.