Гусариум

После этого раввин Минор степенно тихим голосом объяснил триумвирату, чем недоволен их благодетель граф Лев Николаевич Толстой и почему им нужно тут же собираться в дорогу. Единственный выход — это реальным действием поменять то, что они понапридумывали.

— От же ж курва! Трошки набрехали, и ужо мир не такой стал. Еноты-бегемоты! — удивился казак Степан. Он ударил себя в грудь и заверил графа, что сделает всё, что от него требуется.

— Оружие надобно против Пьера, чтоб с ног валило, — негромко сказал Тихон. — Больно мы его крепким придумали. Забьет ведь.

— Collègue, — сказал француз Тихону, — я иметь кое-что для нас. Мой дед был сыном кузнеца, но его насильно забрали в армию. Отец любил его, а как любила его мама…

Француз закатил глаза к небу, и хотя это была не его мама, а прабабушка, он сказал сакраментальную для всех французов фразу: «Ma mère mignonne-mignonne!»

Сен-Том продолжил:

— Отец сделал для сына-солдата хитрый кинжал. В ручке есть замаскированный пистолет. И пуля такая, что свалит Пьера с ног. Но нужно подобраться к нему. Всего одна пуля, всего один Пьер.

Тихон присвистнул:

— От Пьера и мокрого места не останется… Это я могу.

— Сговорились уже, — сказал Степан, — жаль его, добрый хлопец. Настоящий казак. Как он его, Буонопартия этого… Кручина сердце мое берет… Кручина.

— La guerre est la guerre, — поставил точку Сен-Том.

— Понапридумывали, писаки, — Лев Николаевич погрозил пальцем, — понапридумывали! Что скажете, рабби? Справятся они?

— Не всё так просто, дорогой граф. У меня таки есть для вас один гешефт. Дело в том, что временная линия исказилась, и в нашем недалеком будущем один русский эмигрант по фамилии Калашников изобрел скорострельный пистолет.

Рабби достал что-то.

— Очень дорого, поэтому — один. Я скажу вам одну вещь. Цены на рынке из-за вашего Петра взлетели. Англичане, только они, продают свои марки и модели. Это же с ума сойти! Нет никакой конкуренции. И как заработать бедному еврею?.. Берите, берите этот один пистолет и решите уже вопрос. Если бы только это. Везде англичане. И даже в России, по-видимому, будет править кто-то из них. Ведь наш дорогой наследник Константин Павлович женился на английской принцессе! И она таки его взяла в оборот. Он сказал ей, что после смерти Александра, если такое будет, естественно, он отречется от короны в пользу брата Николая, так она ему жизни не дала. И теперь он, конечно, не отречется, но править всем будет она. Как вам это нравится? А потом мы все еще помним нашу глубокоуважаемую императрицу Екатерину. Что она сделала с бедным мужем? Вы такого же хотите? Нет, я, конечно, ничего не имею против императрицы, золотой век, я помню. Но это уже совсем не годится… Не в какие ворота. Вы меня понимаете?

После своего неспешного монолога раввин Минор протянул пистолет.

— Готовьтесь скорее. Сейчас я прочту несколько тайных заклинаний, и вы переместитесь в другой мир. Вы всё увидите сами.

Оружие распределили так. Кинжал отдали Тихону, он был самый необученный военному делу, зато очень хорошо бился на кулаках. Кроме того, он сказал, что дома лежит у него кистень и нужно послать кого-то за этим оружием. Французу достался чудесный скорострельный пистоль. Раввин нехотя потратил несколько патронов, чтобы Сен-Том приучился стрелять по-новому. Гувернер мог попасть с десяти шагов в копейку, как и любой француз, в молодости он был немного бретёр. А теперь ему нужно было только приучиться к новому оружию. Степан же пошел с простой казацкой шашкой и двумя обычными пистолями, которые он заткнул лихо за кушак.

* * *

Наполеон пребывал в расстроенных чувствах, он не ожидал, что москвичи и Александр, которого он одновременно ненавидел и любил, откажутся проявить учтивость. О, неблагодарные русские! Он всего-то и хотел занять Москву, эту древнюю азиатскую столицу. И дать им свободу! Он просто заключил бы мир на лучших условиях, чем это было. А потом он бы ушел. Как они этого не поняли!

Они должны были прислать делегацию и вручить ему ключи от городских ворот. Такие правила!

— О фортуна, ты переменчива! — молвил император.

Еще несколько дней назад он мечтал, что возьмет и эту столицу. Так же, как Вену и Каир.

О, какое это чувство! Стоять на холме и смотреть на город, который в скором времени будет взят. Это сравнимо только с тем, когда ты смотришь на еще нетронутую девушку и понимаешь, что ночью она будет твоей. О, предвкушение! Великое слово! Вкус сладости на губах…

Император давно заметил, что город до взятия и после имеет ту же сущность, как женщина до и после обладания ею: все преграды разрушены, и она подчинена мужской силе, покорена!

И тут самцом, несущим свою суть, должен был стать он. Но всё пошло не так, как он предполагал…