Гусариум

И хорошо еще, что свежи были в памяти навыки армейской службы: буквально с колес его минометный взвод бросили в огонь — фриц рвался к Москве, и нужно было остановить его любой ценой. Если не остановить, то замедлить продвижение, дав тем, другим, кто пока еще был в тылу, время на подготовку рубежа, с которого точно уже «Ни шагу назад!».

Теперь от взвода оставалось семеро бойцов и два миномета — дорого обошлась оборона Рогачёво, которое в конце концов пришлось оставить. И надежды на пополнение не было…

Серые щупальца тумана искажали перспективу, и странный столб то казался далеко-далеко, то совсем рядом, и лейтенант даже вздрогнул, наткнувшись ладонью на ледяной влажный камень.

«Сплю на ходу, — выругал он сам себя. — Докатился! Встряхнись, тряпка…»

В серый камень были глубоко врезаны литеры, тускло поблескивающие золотом. Сергей наклонился и прочел:

«Доблестнымъ предкамъ 1-я Его Величества батарея Гвардейской Конно-Артиллерiйской бригады 26 августа 1912 г.»

«Это же…»

Словно пелена упала с глаз лейтенанта. Это же то самое Бородинское поле! Один из памятников павшим тут без малого сто тридцать лет назад воинам!

Да, он знал, что это где-то здесь. Постоянно мелькали знакомые еще по школьному учебнику истории названия «Шевардино», «Семёновское»… Только не вязалось как-то название железнодорожной станции Бородино с тем самым, знаменитым. Мало ли, может назвали в честь знаменитого сражения…

Лейтенант выдернул из сумки карту. Всё точно. Вот Утицкий лес маячит за полосой тумана, вот станция Бородино. Они вышли точно к тому месту, где было приказано оборудовать минометную позицию. Вот только в голове не укладывалось: то самое Бородино, которое «скажи-ка, дядя, ведь недаром…», славное, но очень далекое прошлое и мозглые октябрьские дни, кровавая каша боя, грохот взрывов и свистящие вокруг осколки, вой пикирующих, кажется, прямо тебе на голову «юнкерсов»… Две разные жизни, две эпохи, никак не желающие сливаться воедино.

— Это что за столбы такие? — поинтересовался егоза-Савосин, тыча куда-то вбок, и Сергей различил в стороне еще один обелиск, еще недавно скрытый пеленой: туман рассеивался.

— Это памятники, — устало пробормотал лейтенант, присаживаясь к крошечному костерку, который успели уже развести бойцы непонятно из чего, и протягивая к живительному светлячку озябшие ладони. — Тут наши полегли…

— В гражданскую?

— В отечественную.

— Какую еще отечественную? Отечественная сейчас идет.

— Одна тысяча восемьсот двенадцатого года.

— Это при царе, значит, — присвистнул Савосин. — Давно-о-о…

— Почти сто тридцать лет назад.

— А что же… — начал было словоохотливый боец, но командир уже поднялся на ноги.

— Хватит отдыхать, — бросил он. — Пора окапываться…

«Нет, хреновый из меня все-таки командир, — думал он, указывая бойцам места основной и запасных позиций, блиндажа, индивидуальных ячеек на случай обстрела или бомбежки и всего прочего, положенного по уставу. — Язык надо за зубами держать, тютя».

А всё из-за того, что, лежа в окопе, бок о бок с Савосиным под ураганным огнем немцев, рассказал тому о своем беспризорном прошлом, о детстве, проведенном в подмосковной детской коммуне… Ну надо же было чем-то заглушить вполне естественный для человека ужас перед бездушным металлом, собирающим вокруг свою смертную жатву. Как-то не думалось о субординации, когда кругом рвались снаряды и в любой момент оба могли разлететься кровавыми ошметками. И выяснилось, что Савосин — тоже сирота, детдомовский. И вот теперь проникся к командиру едва ли не братскими чувствами, а это для командира — не лучший вариант…

Дождь прекратился, и чуть-чуть развиднелось. Памятники вырисовывались теперь четко, за ними синела гребенка облетевшего леса… И сотни бойцов вокруг, без устали вгрызающиеся в землю, готовя для фрицев еще одну преграду на пути к Москве.

— Товарищ лейтенант!

— Что там, Нечипорук? — оторвался Сергей от карты.

Старшина был самым опытным из всех оставшихся: прошел Финскую, гордо носил на гимнастерке медаль (пусть и «XX лет РККА», но тоже единственную на весь взвод), да по возрасту был старше всех — разменял четвертый десяток лет. Так что если он отрывал командира от дела, то повод был серьезен.

— Смотрите, — старшина заляпанной грязью лопаткой вывалил на свежий бруствер нечто округлое. — Кажись, черепушка…

Лейтенант присел на корточки и осторожно перевернул веточкой облепленный грязью предмет — армейская служба приучила его осторожно обращаться с незнакомыми предметами. Пласт понизанной корнями сырой земли легко отвалился от гладкой кости, и на вздрогнувшего от неожиданности Сергея глянул пустыми глазницами человеческий череп. Поневоле вздрогнешь, когда в глаза тебе заглядывает сама Смерть.

— Тут еще есть, — деловито сообщил старшина.

— И у меня тоже, — откликнулся Савосин, копавший вместе с младшим сержантом Конакбаевым.

— И у меня…

— На погост мы, похоже наткнулись, товарищ лейтенант, — покачал головой Нечипорук. — Нельзя здесь рыть. Не по-людски это…