Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Холостяцкая квартира Межинского была знакома многим чинам Петрозаводска. Рассказывали, что даже сам губернатор Протасьев — большой любитель преферанса, не один раз в шутку собирался нагрянуть к штабс–капитану, чтоб лично проверить, не превращает ли нынешняя молодежь эту безобидную и благородную игру в азартную.

Об этом губернатор мог не беспокоиться. Играли здесь тихо и без азарта, лишних капиталов ни у кого не было, больше разговаривали, обсуждая губернские новости, а копеечный вист даже при самом диком невезении не позволял проиграть более двух–трех червонцев за вечер. Попросту за вином и картами убивали время, которого было слишком много у каждого, особенно зимой, когда с закрытием навигации Петрозаводск оказывался в три раза дальше от столицы, чем летом. В городе не было ни театра, ни порядочного клуба. Два года назад во вновь отстроенном Народном доме начала давать представления профессиональная труппа, но и само деревянное здание, и репертуар, явно рассчитанный на городских обывателей, были слишком далеки от запросов образованной публики.

Правда, и этот плюгавенький театрик, который еле сводил концы с концами, требовал внимательного глаза. В погоне за эффектом актеры так и норовили приспособить свои роли к условиям Петрозаводска, загримироваться под известных в городе должностных лиц и копировать их со сцены. Недавно, когда играли пьесу некоего Рышкова «Его превосходительства», то посягнули даже на самого губернатора. Конечно, никакой преднамеренной политикой тут и не пахло. Обычное озорство в расчете на кассовый успех. Получилось даже забавно и весело, но слух дошел до губернатора, и жандармскому управлению пришлось разбираться и наводить порядок.

Коммерческий клуб на Садовой в полной мере оправдывал свое прозвание «Купеческий», которое давно и напрочно утвердилось за ним чуть ли не официально. Что и говорить о культуре города, если в нем до сих пор не было электричества. По ночам зажигалось на улицах два десятка керосиновых фонарей, которые горели не столько для света, сколько для обозначения перекрестков.

Что же еще делать в этом городе людям, если не убивать долгие вечера за картами?

Ротмистр Фирсов и Челягин явились одновременно — веселые, смеющиеся, как будто и вины не чувствуя за опоздание.

— Господа, что же это вы… — начал было Межинский, но Фирсов громовым басом захохотал на весь дом и плюхнулся в кресло.

— Нет, вы только послушайте!.. Только послушайте!.. — в бессилье мотал он головой, указывая пальцем на Челягина. — Алексей Захарович, повтори! Прошу тебя, повтори!

Сдержанно улыбавшийся Челягин разделся, повесил шинель и спросил:

— Вы, господин подполковник, конечно, знаете Яблонского?

Самойленко–Манджаро не терпел не только разговоров, но и отдаленных намеков, касающихся сферы его деятельности, особенно со стороны штатских, да еще в подобных шутливых обстоятельствах. Он нахмурился и молчал. Однако все трое выжидающе смотрели на него.

— Если вы имеете в виду социал–демократа Лазаря Яблонского, высланного в прошлом году из пределов губернии, то да, знаю, — выдержав паузу, холодно ответил подполковник.

— Нет, нет… Отца его, — уточнил Челягин.

— Ну и что же? — еще строже спросил Самойленко–Манджаро.

— Так. Маленький случай. Сам сегодня был свидетелем. Иду это я вдоль Сенных рядов… Там в конце торгуют всякой рухлядью… У этого старика Яблонского, как вы знаете, нет даже ларька — прямо на земле торгует, чем придется… В последнюю неделю цветочные горшки продавал… Стоит он озябший, с лиловым носом… Сознаюсь, господа, каждый день его вижу и каждый раз жалею старика — все та же дюжина горшков… А сегодня, откуда ни возьмись, появляется впереди меня столичная дама. Утверждать не стану, но, по–моему, — это была супруга нового начальника жандармского управления полковника Криштановского.

— Не тяни, Алексей Захарыч! — взмолился Фирсов. — Суть, суть давай.

— Дама с прислугой… Останавливается у Яблонского, осматривает его горшки и, не спрашивая цены, говорит: «Сколько у вас? Дюжина? Беру все!..» Что же, вы думаете, сделал этот торговец? Думаете, обрадовался, стал благодарить? Ничего подобного. Он засуетился, забегал у своих горшков, а потом и спрашивает: «Неужели все сразу? Ай–ай–ай! Чем же я завтра торговать буду?»

— Вот именно — чем же! — выкрикнул Фирсов и снова загремел на весь дом. Межинский тоже не удержался, лишь подполковник улыбнулся скорее из вежливости и спросил:

— Надеюсь, не это задержало вас на целый час?

— За опоздание — куча извинений! Но я не один, ротмистр — тоже.

— Господа, господа, прошу закусить и скорее за дело! — заторопил хозяин.

Только сели за стол и не успели сыграть даже первый круг, как раздался телефонный звонок. Фирсов подошел к аппарату и потом позвал: —

— Константин Никанорович, вас…

Самойленко–Манджаро, не торопясь, закончил раздавать карты, по привычке заглянул в прикуп и пошел к телефону. Едва он назвал себя, голос Криштановского строго произнес:

— Господин подполковник, прошу вас немедленно прибыть в городское полицейское управление.