Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Переодевшись в голубое, чуть поблекшее летнее платье, которое она сшила два года назад в Петрозаводске, когда училась на курсах мастеров лесозаготовок, Оля снова почувствовала себя легко и привычно. Дорогой и красивый серый костюм действительно тяготил ее. Она долго мечтала о таком, копила деньги, подбирала материал, а когда сшила, то не ощутила никакой радости. Приятно наряжаться, если хочешь кому–то понравиться.

— Ну как, видела его? — спросила Рябова, когда

Ольга устроилась на диване, отвалившись в другую сторону.

Подруга сделала вид, что не понимает:

— Кого его?

— Ну–ну, не хитри… Сама знаешь…

— Видела… Целый день пряталась, ну, думала, сегодня пронесло, а вечером на бирже встретились.

— Ну и как же у вас? Расскажи! — Рябова подвинулась поближе. Оля понимала, что Анной Никитичной руководит сейчас не праздное любопытство, но рассказывать вдруг расхотелось.

Вчера поздно вечером они долго говорили об этом, пытаясь найти самую разумную линию в отношении Ольги к новому техноруку… Анна Никитична была непреклонна: «Держись гордо! Покажи ему свое презрение… Таких надо учить!» Вчера Ольга не возражала. Известие, что Курганов приезжает в Войттозеро, вызвало в ней сложные чувства. Сглаженная годами, потерявшая свою остроту обида заговорила вновь. Действительно, зачем он приехал сюда? Да еще не один, а с женой?.. У Анны Никитичны был свой взгляд на это: «Он или подлец, который не видит ничего предосудительного в ваших прошлых отношениях, или мямля, слюнтяй, рассчитывающий хоть как–то успокоить свою совесть».

Ольга слушала ее, кивала головой, а сама втайне надеялась на что–то третье. Ей не хотелось верить, что Виктор, ее честный, откровенный и скромный Витька, которого она так хорошо знала, мог оказаться таким. С какой радостью она стала бы доказывать Анне Никитичне обратное, но факты были против нее. Злость, горечь, обида заглушали все…

Так было вчера. А сегодня все оказалось и проще и сложнее.

Оля вяло, как бы нехотя рассказала о встрече с Кургановым, об их разговоре по пути в поселок.

— Слюнтяй, — констатировала Анна Никитична. — Типичный слюнтяй… Даже странно. Внешне вроде производит хорошее впечатление. Я по пути специально заглянула в контору посмотреть на него. Он был там, о чем–то спорил с Орлиевым. Спорил вроде по–деловому, мне даже понравилось… А вот возьми же ты, — такую штуку с тобой упорол, а?

Анна Никитична вгорячах любила употреблять подчеркнуто грубоватые обороты речи.

— Ты напрасно так считаешь, — возразила Оля. — Курганов не такой уж и плохой…

— Это еще что такое? — Рябова даже приподнялась от удивления. — Уж не думаешь ли ты его оправдывать?

— Нет, не думаю… да и незачем.

— Так чего ж ты скатываешься на позиции всепрощения? Экая непротивленка злу насилием нашлась!

— Слушай. А ты не допускаешь мысли, что он ничего не знал?

— Как это не знал? Чего не знал?

— Не знал, что у меня есть сын.

Анна Никитична от негодования даже фыркнула. С грохотом сунув ноги в стоявшие у дивана туфли, она поднялась и широко, по–мужски, зашагала по комнате.

— Не знал?! — передразнила она Ольгу. — Как это не знал? Но, черт возьми, знал же он о том, что клялся тебе в любви? Ну если он этого не помнит, то… Знал же он, что… Прости, но мне так и хочется сказать грубость… Хорошо, хорошо, не буду! — Рябова сделала успокаивающий жест, хотя Оля ничем не выразила своего недовольства. — Неужели он и этого не знал? Он забыл все! Или хочет забыть! А так поступают подлецы!

Ольга слушала разгневанную подругу, и, странное дело, вчерашние чувства, так сильно бушевавшие в ней целые сутки, не приходили. Даже наоборот. Подчеркнуто грубые слова Анны Никитичны почему–то скорее оправдывали Виктора, чем обвиняли его. Она как бы наяву увидела себя произносящей эти слова и сама устыдилась их. «Боже мой! Ведь все тогда было не так, совсем не так… Разве в этом дело?» — думала Ольга, радуясь, что в разговоре с Виктором она все–таки сдержалась.

— Аня, знаешь, о чем я подумала? — с радостью и чуть грустной улыбкой вспомнила Ольга. — Вот ты говоришь — клялся… А мы ведь никогда не говорили о любви. Не говорили, понимаешь… Сначала, наверное, стыдились этого слова, а потом и говорить было незачем… Мы так редко могли быть вдвоем… И всегда где–то неподалеку обязательно был Пашка. Он всегда чувствовал, когда мы вдвоем, и обязательно громко пел, чтобы мы знали, что он идет…

Это признание произвело на Анну Никитичну неожиданное воздействие. Она резко остановилась посреди комнаты, долго с ужасом смотрела на просветленное лицо подруги,

— Ольга! — металлически ровным и бесстрастным тоном произнесла она. — Ты все еще любишь его!

— Что ты, — испугалась та. — Я просто вспоминала…

— Ольга, не отказывайся. Ты любишь его. Теперь я все понимаю.

— Ты ошибаешься. — Оля взяла себя в руки и улыбнулась горько, насмешливо. — Я люблю?! Смешно… Разве можно после всего, что было, любить! Нет, Аня, тысяча раз нет.

— Не спорь! — недовольно приказала Рябова, опускаясь на диван рядом с подругой.

Некоторое время обе молчали.