Гусарская исповедь

Но вальсы начались. На вальс тебя просить

Подходит юноша. Он, с видом боязливым,

Бродящим взором, торопливым,

Окинул общество и взор остановить

Решился на тебе... И кто не восхитится,

Увидевши тебя! Уж он с тобой вертится...

Злодей! Уж он, обняв твой гибкий, стройный стан,

Летает... до полу из милости касаясь,

И ты лицо с лицом!.. А я?.. я, разрываясь,

Опять у притолки! А я? Опять в обман

Попался! Думал быть с тобою неразлучен,

Ждал удовольствия – теперь несносен, скучен,

В отчаянье, взбешен! – Но вальса вихрь утих,

И ты спешишь ко мне, чтоб перевесть дыханье,

Я ожил, я забыл и горе и страданье,

Но, ах, надолго ли? – Рой франтов молодых

В погоне за тобой, и ты с одним из них

Прекраснейшим, любезнейшим... Нет, полно!

Нет, балы позабудь!.. Утешь меня!.. Довольно

Измучен уже я одной мечтой моей!

Для рассудительных, бесчувственных людей

Я странен, может быть? Что ж делать, друг мой милый,

Могу ли быть тебе несносен оттого?

Не я виновен в том. Я сердца моего

Могу ль избавиться? Какою силой

Дам чувства новые ему?

Мне скажут: я тебя на скуку осуждаю,

Твой дом – в безлюдную тюрьму,

Столицу – в монастырь пустынный обращаю...

О нет! я сам хочу, чтоб всюду за тобой

Утехи, радости стремилися толпой...

Но я покой люблю, но скромность обожаю...

И потому тебя в деревню призываю.

Огромны здания не нужны нам с тобой:

Чертог, украшенный искусною рукой,

Очаровательный, чудесный,

Не так мне нравится, как сельский домик тесный,

Но светлый и простой; я тесноту люблю:

Боюсь далеко жить от той, с кем жизнь делю!

В одной же горнице кто шепчет, кто вздыхает,

Кто стукнет, заскрыпит, на цыпочках ступает,

Я вижу, слышу, знаю все

И сердце оттого спокойнее мое.

Чего еще желать блаженства к дополненью?

Во вкусе английском, простом,

Я рощу насажу, она окружит дом,

Пустыню оживит, даст пищу размышленью;

Вдоль рощи побежит струистый ручеек;

Там ивы гибкие беседкою сплетутся;

Березы над скамьей, развесившись, нагнутся;

Там мшистый, темный грот, там светленький лужок.

И даже огород приманит нас порою

Своей роскошною и скромной простотою.

Мы будем счастливы природой и собой!

Недалеко межа пустынников владенью...

Но сколько места в нем живому наслажденью!

Бог с ними, с благами роскошных гордецов!

Им мир и блеск мирской – нам угол и любовь.

Друзья, товарищи трудов моих смиренных

Кто будут? Жители села с простым умом;

Ум стоит остроты: в невежестве своем

Они почтеннее людей высокомерных,

Которых называть опасно... Замолчу!..

Итак, с тобою я в деревню полечу,

Забывши светские печальные забавы,

И общежитие, и модные уставы.

О, сколько радости нас ожидает там!

Скитаться будем мы по рощам, по горам,

Куда глаза глядят... Но только все со мною,

Не разлучаяся, рука с рукою.

Найдем красивый вид; мы, восхищаясь им,

Приостановимся и взоры усладим,

И сердце сладкими наполнится мечтами...

Но вечереет день, уж солнце за горами,

И сумрак стелется; мы тихою стопой

Идем, задумавшись, с растроганной душой,

Спокойны, счастливы. Деревню переходим,

Но мимо хижины убогой не проходим;

Там скорбь безмолвную ты в рубище найдешь...

Смотри: мать бледная с детьми к тебе теснится;

Ты всем несчастным друг, ты помощь им даешь,

И жаркая слеза из глаз твоих катится.

Так дни проводишь ты. Там щедрою рукой

Даришь приданое невесте молодой;

Там старца дряхлого ты лета уважаешь:

Почетную скамью на свадьбе уступаешь;

И в скромном платьице, без вычурных чудес,

Ты всем являешься посланницей небес.

Так в радостях любви мы дней не замечаем,

Так жизнь летящую в блаженство обращаем.

Ратификации трактату моему

Я с нетерпеньем жду. Доверься своему

Ты другу – подпиши статьи первоначальны;

Доволен будет он. Со временем ему

Осенни вечера, мечты, прогулки дальны

Внушат важнейшие. Придет счастливый час

И тайные статьи явятся напоказ.

1807, середина 1830-х гг.

ПОДРАЖАНИЕ ГОРАЦИЮ

Если б боги милосердия

Были боги справедливости,

Если б ты лишилась прелестей,

Нарушая обещания...

Я бы, может быть, осмелился

Быть невольником преступницы!

Но, Аглая, как идет к тебе

Быть лукавой и обманчивой!

Ты изменишь – и прекраснее!

И уста твои румяные

Еще более румянятся

Новой клятвой, новой выдумкой!

Голос, взор твой привлекательней,

И, богами вдохновенная,

Ты улыбкою небесною

Разрушаешь все намеренья

Разлюбить неразлюбимую!

Сколько пленников скитается,

Сколько презренных терзается

Вкруг обители красавицы!

Мать страшится называть тебя

Сыну, юностью кипящему,

И супруга содрогается,

Если взор супруга верного

Хотя раз, хоть на мгновение

Обратится на волшебницу!..

1808

* * *

Поведай подвиги усатого героя,

О муза, расскажи, как Кульнев воевал,

Как он среди снегов в рубашке кочевал

И в финском колпаке являлся среди боя.

Пускай услышит свет

Причуды Кульнева и гром его побед.

Румяный Левенгельм на бой приготовлялся

И, завязав жабо, прическу поправлял,

Ниландский полк его на клячах выезжал,

За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался;

О храбрые враги, куда стремитесь вы?

Отвага, говорят, ничто без головы.

Наш Кульнев до зари, как сокол, встрепенулся;

Он воинов своих ко славе торопил:

"Вставайте, – говорит, – вставайте, я проснулся!

С охотниками в бой! Бог храбрости и сил!

По чарке да на конь, без холи и затеев;

Чем ближе, тем видней, тем легче бить злодеев!" *