Гуси-гуси, га-га-га...

Ребята ушли, а Корнелий по внутреннему телефону позвонил Альбину. К счастью, старший инспектор был на месте.

– Альбин, он ничего не ест. Отказывается намертво.

Тот понял сразу:

– Можно было ожидать… Но что делать-то? Проголодается сильнее – попросит.

– Боюсь, что нет. Это кремешок, – сказал Корнелий. И вдруг подумал: «Не нам с тобой чета».

– Да, пожалуй… Есть в кого. Папаша-то у него знаешь кем был? Штурман интерлайнера «Магеллан» Максим Лот. На круговой линии через полюс. Помнишь аварию и посадку на лед? Лет семь назад. Это он лайнер сажал. Чудо века… Сейчас ему, конечно, не до полетов…

– Ты мне зубы не заговаривай! – неожиданно для себя взъярился Корнелий. – Как с мальчишкой-то быть?!

– Ладно, придумаем. Не паникуй.

На занятия Цезарь тоже не пошел. Даже не отозвался на слова Антона о школе. И Корнелий опять сказал: «Оставьте его».

Сам он тоже остался в своей стеклянной клетке. Поглядывал на неподвижно сидевшего Цезаря и с удивлением размышлял, что беспокоится о мальчишке, кажется, по-настоящему. В данный момент – пожалуй, больше, чем о себе.

Через час пришел знакомый улан Гаргуш. Принес пакет. В нем – свежая булка и молоко в пластиковой, в виде пузатой коровы, фляжке.

– Вот, для пацана, значит…

Корнелий сел рядом с Цезарем.

– Ешь, это не здешнее, а… с воли.

Тот вскинул глаза, подумал секунду.

– Благодарю вас…

Видно, все-таки голод не тетка.

Из своей воспитательской кабины Корнелий видел, как изголодавшийся мальчишка рвет зубами булку и прямо из фляжки, отвинтив коровью голову, глотает молоко.

Потом позвонил Альбин:

– Как дела?

– Поел.

– Слава Хранителям… А то, не дай Бог, что случится, мне башку оторвут. Это же не обычный биченок, а под особым контролем… Кстати, имей в виду: ни одна душа не должна знать, что он у нас…

– Это ты мне говоришь! Вот поеду после работы на дачу и всем позвоню…

Альбин хихикнул:

– Это я на всякий случай. В ближайшую неделю придется воздержаться от врачебного осмотра. Врач-то, он ведь со стороны. Тоже лишний язык.

– Толку от этих осмотров. Гурик в постель как пускал сырость, так и пускает. Можно бы за три дня вылечить мальчишку, а тут…

– А, это ушастый такой! Помню. Эмма говорила. Для лечения надо в больницу отправлять, а с бичатами столько возни, кучу разрешений нужно требовать. Да он и сам не хотел, боялся, что потом в другую школу отошлют. Они тут уже все привыкшие друг к другу, не хотят расставаться.

«Любопытно, что иногда он – вполне человек», – подумал Корнелий про Альбина. И вспомнил:

– Кстати! Ребята на прогулку просятся. Они уже полмесяца со двора ни шагу. Как мне быть?

– Ч-черт! Лучше бы обождать. А то этот… юный Цезарь смоется и не догонишь.

– Да я не о нем! Мне-то что делать? Я же не могу за проходную сунуться!

– Верно, я и не сообразил. Опять дорогу не там перейдешь или кого знакомого встретишь. Вот задачка. Не Эмму же снова звать, я ее прогнал. Этот алкоголик из школы гулять с ними не захочет, «не мое дело» скажет. Слушай, я тебе темные очки принесу, чтобы не узнали! И уланов обходи стороной. Погуляете где-нибудь в старом парке, там пусто. Но не в эти дни, позже.

От неожиданного приступа тоски у Корнелия перехватило горло. Он бросил в развилку наушник. Сел, обхватил затылок. «Кто я, что я? Я – живу?.. Это – жизнь?»

Миллионы людей, беззаботные, веселые, ходят на службу, ездят на пляжи, смотрят фильмы, устраивают вечеринки и свидания, засыпают и встают без страха.

«Без всякого страха?»

«Ну, все-таки… Не в таком же кошмаре!»

«А разве ты в кошмаре? Ты вроде бы уже привык…»

«Ага! Как повешенный, – вспомнил Корнелий одну из шуточек Рибалтера. – Он тоже привыкает: сперва дергается, а потом висит спокойно…»

Вспомнилось (крупным планом!) лицо Рибалтера – с ехидным ртом и круглыми глазами. Повисшие краешки ушей. Без раздражения и злости вспомнилось. Наоборот. Отчаянно захотелось на работу, домой, на улицы. Хоть куда, лишь бы из тюрьмы!

«Господи, за что меня так!»

«А разве совсем не за что?» – словно спросил кто-то со стороны, спокойно и холодно.

«Что я сделал плохого?»

«А что хорошего?.. Кушал, ходил в туалет, смотрел на экран, клепал на компьютере композиции из чужих картинок… Исполнял, как службу, супружеские обязанности, пил коктейли… и боялся. Боялся, что в этой жизни может что-то поломаться… Не случись «миллионного шанса», сколько бутербродов еще ты съел бы и сколько бутылок выпил бы, Корнелий Глас из Руты?»

«Все так живут!»

«Все? Штурман Максим Лот, посадивший на лед лайнер с тысячей пассажиров, жил так же?»

Почему он вспомнил про отца этого мальчишки, Цезаря? Что за странное завихрение мысли… Кстати, что сейчас с ними стало, со штурманом и его женой, матерью Цезаря? Альбин объяснил что-то невнятно… И каково им теперь, что они чувствуют, ничего не зная о сыне!

«Это ты сейчас почти не думаешь о своей дочери, Корнелий Глас. Она взрослая и чужая. А если бы исчезла, когда ей было десять лет? Пускай вредная девчонка, пускай мамина копия, не признававшая отца! Все равно извелся бы от тоски и горя!»