Гуси-лебеди

На голову ему падали крупные горящие хлопья, глаза замазывало дымом. Уже курилась солома под ногами. Лег он животом на горящее место, по-кошачьи начал царапать руками, выдирая солому. Кто-то плеснул из ведра снизу. Старик в отчаянье взмахнул руками, точно хотел собрать в пригоршни расплесканную воду, услыхал далекое слово "горишь", - без памяти грохнулся на землю.

Младший Лизаров враспояску работал пожарной кишкой... Кишка лопалась, брызгала вода во все стороны, взвизгивали девки. Митя Маленький тащил огромный багор на плече, споткнулся, упал, грозно крикнул в толпу:

- Не толкай, черт!

Матвей Старосельцев каменным столбом стоял около догорающего омета. Павел-студент сидел на отцовской колосенке с мокрой тряпкой в руке, хлопал, по падающим искрам, отрывисто кричал вниз:

- Воды! воды!

Суров-отец танцевал на крыше своего амбара.

- Матерь божия! Матерь божия!

Мужики грудью навалились на плетни, ухали, кричали, ругались:

- Не так!

- Не эдак!

- Стой, не тащи!

- Подожми оттудова!

- Тащи вперед!

- Стой - вперед! Тащи назад!

Матвей Старосельцев поймал Серафима за шиворот, замахнулся прямо по носу,

- Кишки выпущу!

Подбежал младший Лизаров с насосной трубкой в руке:

- Бей!

Сбоку из темноты размахнулся Кондратий Струкачев, ударил Лизарова по зубам.

- А!

Навалились на Кондратия:

- Кидай в огонь!

- Руки вяжи!

- Р-раз!

Грохнул выстрел, раскидал толпу в разные стороны. Шарахнулись лошади, загремели брошенные ведра, страшно кричал колокол на низенькой колокольне. Огромными, широко раздутыми ноздрями дышало пожарище, разметав черно-красные космы, жадно проглатывало разинутым ртом прошлогодние копны, ометы, плетни и амбары...

21

Никанор сидел помолодевший, дьякон сонно покачивал головой. Хомутовский батюшка, Егор Замуравленный, выхаживал по столовой крупными играющими шагами. Был он длинный, жердистый, с. большим кадыком на выгнутой шее. Круглые глаза под низким лбом горели странным весельем, жидкие кофейные волосы падали наперед. На столе стоял графинчик. Пили Замуравленный с дьяконом, сам Никанор ссылался на сердцебиение. Вытащил он "золото" на радостях, по поводу ниспровержения большевиков, теперь же раскаивался. Думал, - совесть есть в людях, не выпьют всю, но Замуравленный, как голодный конь дорвался до чужого сена, наливал себе, дьякону, торжественно говорил:

- Выпьем, отец архимандрит, за коалицию! Мы еще поживем.

Широко улыбался.

- Теперь другая картина, отцы преподобные. Как услыхал я про свержение большевиков с комиссарами, целый день провел в пасхальном настроенье. В ушах колокола поют: "Динь-дон, динь-дон". Очень уж обидно было мне. Бедный я человек, весь доход на двух воробьях увезешь, а большевики съели у меня два фунта сахару, четыре фунта варенья из черной смородины. Попадись теперь под руку, задушу двумя пальцами.

- А евангелие? - спросил дьякон, улыбаясь пьяной улыбкой. - Оно не знает отмщения врагам.

Замуравленный подскочил:

- А этого не хочешь? Вы что мне тычете евангелием в нос, если я вам целую библию раскрою? Для вас два фунта сахару - плевок, не стоящий внимания, а для меня - трагедия. Вы сколько получаете в месяц? Евангелие! Я обиженный поп. Четыре года в Хомутове сижу, да три года в Песочном прошмыгал, да псаломщиком прогудел два с половиной года, а попадья у меня плодоносная. Сплю редко с ней, а брюхатит два раза в год.

- Не выражайтесь! - сказал Никанор,

- Свобода слова.

- А я говорю - не выражайтесь.

- Скажите яснее мотивы вашего голосования!

- Пьяный вы.

Замуравленный засучил рукав:

- Как тресну вот по самой вершинке - присядешь у подножья моего.

- Отец Георгий!

- Что прикажете, отец Никанорий?

- Вы ведете себя неподобающе.

- А вам известна жизнь моя! Давайте меняться приходами. Миллионщики!

- К чему такие слова?

- Нарочно я, шучу. Выпьем, дьякон, за Учредительное собрание, споем марсельезу. Пускай собираются. Вы думаете - мне сахар жалко? Ничего мне на свете не надо...

Была бы лишь настоечка,

Кусочек ветчины...

Никанор покачал головой:

- Отец Георгий, мне неудобно видеть унижение сана иерейского. Поезжайте домой. А вам, отец дьякон, тоже догадаться пора: ваша собачка домой просится...

- К чему же аллегории? - обиделся дьякон.

- Стойте, духи, я вас сейчас примирю.

Замуравленный схватил Никанора под мышки, приподнял выше головы.

- И вознесу его и прославлю его.

Никанор толкал коленками в грудь:

- Пустите!

- Не могу.

- Отец Георгий!

Дьякон покатывался со смеху. Замуравленный говорил, держа Никанора с болтающимися ногами:

- И был он взят живым на небо.

Вошел Сергей. Замуравленный схватил его за руку:

- Стойте, я вас давно ищу. Хотите, поговорим?

- О чем?