Таким образом, вся центральная и восточная Чехия перешла в руки гуситов. Однако выдающиеся военные успехи сопровождались усилением внутренних противоречий среди гуситского лагеря. Обострение классовой борьбы в годы Великой Крестьянской войны выражалось не только в усилении противоречий между чашниками и таборитами, но и в увеличении расхождений внутри тех и. других.
Среди чашников было сравнительно велико количество мелких и даже крупных феодалов, которые, видя военные успехи гуситов, вынуждены были признавать себя сторонниками чаши. Эти элементы пользовались каждым удобным случаем, чтобы предать интересы национально-освободительной борьбы и сторговаться с Сигизмундом. Поскольку они при этом оставались в рядах чашников, они способствовали постепенному превращению чашников в возможного союзника феодальной реакции, и это было тем более закономерно, что основное ядро чашников — бюргеры — было заинтересовано не в углублении и обострении борьбы против феодально-католической реакции, а в таком компромиссе с нею, который закрепил бы командные высоты в городах за чешским бюргерством, оставляя, вместе с тем, в руках шляхты захваченные ею земли.
По мере увеличения размаха крестьянской войны бюргерские элементы внутри чашников всё далее отходили от [172] революционного крестьянско-плебейского ядра движения. Они пытались использовать в своих интересах и для подавления народных масс примыкавших к движению феодалов. Слабость и незрелость чешского бюргерства выразились в том, что оно никогда не смогло стать гегемоном движения. Бюргеры вынуждены были разделять руководящую роль в движении со шляхтой, уступая по мере развёртывания событий всё новые и новые позиции в пользу последней. Некоторые, очень немногие, чашники шли на сближение с таборитами и в отдельных случаях прямо переходили к ним.
Значительно более резкие расхождения обозначились в лагере таборитов. Нельзя забывать, что социальный состав таборитов был неоднородным. Кроме крестьян, составлявших основную массу участников и ядро национально-освободительного гуситского движения в целом, в рядах таборитов находились рыцари и бюргеры, а также наиболее обездоленная часть городского люда — «вечные» подмастерья, подёнщики, деклассированные элементы, многие из которых были недавно крестьянами, но, разорвав с деревней, не нашли себе места и в городе. Да и сами крестьяне различались по имущественному и юридическому положению, по месту происхождения, и интересы их приходили порой в столкновения друг с другом. Взгляды этих многочисленных групп были так же сложны и противоречивы, как и их интересы; мнения их не совпадали, составляя пёстрое переплетение различных течений и направлений.
К концу 1420 года в первоначальной организации таборитов произошли некоторые показательные изменения. Избрание в Таборе своего епископа — Микулаша из Пельгржимова — свидетельствовало об окончательном разрыве с католической иерархией. Но создание таборского епископства являлось не только одним из звеньев в организационном укреплении таборитов, оно было также выражением разрыва с первоначальными традициями Табора, не признававшими никаких церковных властей и требовавшими полной свободы проповеди. Между тем создание епископской власти сразу же привело к запрещениям и стеснениям проповеди для крайних народных сект.
Трения обозначились ещё яснее, когда осенью 1420 года таборитское командование стало взимать с присоединившихся к таборскому союзу сёл и городов обычный «святогалльский» [173] чинш.[37]
Впрочем, осенний чинш 1420 года был намного меньше всей суммы обычных феодальных платежей.При всём этом примерно до конца 1420 — начала 1421 года крестьянско-плебейские элементы оказывали решающее влияние на облик и поведение всего лагеря таборитов. В отдельных случаях можно говорить о том, что вся полнота власти принадлежала сельской и городской бедноте. Так было в Таборе в первые месяцы его существования, когда повстанцы на практике попытались добиться выполнения, хотя бы в качестве временной и военной меры, отдельных требований хилиастической программы.
Эта мера, вызванная военной и хозяйственной необходимостью, всё же явилась для многих крестьян ударом, отбросившим их из мира светлых фантазий и радужных надежд к суровой земной действительности. Лишь немногие крестьяне ясно понимали, что этот сбор имеет особый характер, что он идёт не на удовлетворение потребностей феодалов, но даёт средства, необходимые для борьбы с ними. Тем не менее введение налога, предполагавшего наличие собственности, наносило идеям крестьянского уравнительного коммунизма сокрушительный удар. Становилось очевидным, что ещё далеко до тех манящих идеалов тысячелетнего царства божьего, которые смутно вырисовывались под влиянием радикальных проповедников в воображении задавленных феодальным гнётом крестьян.