Гувернантка

Warschau — красивый, хотя грустный город. Мои хозяева отнеслись ко мне очень сердечно, в отличие от госпожи Хольцхоф, моей венской покровительницы, которую так расхваливали Горовицы. Огромная радость — встретить кого-то, кто понимает чужую слабость и не осуждает ее. А сколько хорошего сделал для меня Александр, тот самый молодой человек, который учится на инженера в Гейдельберге, я Тебе про него писала в мае.

Мне столько нужно Тебе рассказать! Может быть, завернешь к нам по дороге в свой Кенигсберг? Кажется, “Один” на пути в Гамбург заходит в Нойфарвассер утром и отчаливает только вечером — у нас было бы время, чтобы прогуляться по городу. Я бы Тебе показала наш дом на Фрауэнгассе, так красиво обставленный матерью, может, мы даже заглянули бы в знаменитый монастырь в Alte Oliva.

Здесь, в Warschau, произошло много тяжкого, но, кажется, все мы потихоньку выкарабкиваемся. Мальчик, которого вверили моему попечению, чувствует себя все лучше, о дурном постепенно забывает, сидит рядом со мной и читает вслух книжки по моему выбору.

Прошу, напиши обо всем, я очень жду Твоего письма. Как складывается ваша жизнь в Цюрихе? С вами ли Элизабет? Какие у вас планы? По-прежнему ли Н. путешествует по Италии? Побывал уже на Сицилии и в Неаполе?

P.S. Возможно, Ты потеряла адрес, так что посылаю еще раз:

Новогродская, 44. Целинским (II этаж с фасада)

Warschau

Konigreich Polen[50]»

Пробило три часа. Я сидел в кресле, держа в руке ее письмо. Адрес на конверте, написанный синими чернилами: «Frau Anneliese Binswanger, Zurich, Seestrasse, 365». Небо над крышами чуть посветлело, но в комнате по-прежнему было темно. Приоткрытое окно. Молчание птиц. Неподвижные кроны лип. Холодно. Скоро рассвет. Я заклеил письмо и положил на стол.

На почту на Вспульной я пришел в десять.

«Как себя чувствует панна Зиммель?» — помощник почтмейстера Кораблев с улыбкой взял у меня белый конверт. «Гораздо лучше, Иван Сергеевич. Вероятно, скоро сама к вам заглянет».

Вишни, свет

Значит, она была в Сильсе…

Только когда я выходил с почты, где отдал в окошечко письмо, адресованное Frau Anneliese Binswanger, Zurich, Seestrasse, 365, до меня дошло, что она была в Сильсе. Стало быть, эта книга в красном переплете, этот человек, это посвящение… Я не мог прийти в себя. Значит, она была в Сильсе. И эти написанные синими чернилами буквы: «В память того дня…» И заглавие, набранное фрактурой. Фамилия?.. «Ницше?» Эта фамилия ничего мне не говорила. Я разбирался в стальных мостах, но не в немецких писателях, которые… Я стоял на тротуаре, меня толкали идущие в сторону Кошиковой прохожие. Мысли разбегались, как мокрицы из-под резко отодвинутого камня. Страх? Перед чем? И внезапная уверенность: она не должна получать эти письма. Никогда. Я понимал, что это подло и глупо. Что мне даст, если она их не получит? Но эта уверенность: она никогда их не получит.

Я даже не взглянул на зеленоватый конверт, который Кораблев сунул мне в руку, когда я отходил от окошка: «Возьмите. Кто знает, может, там что-нибудь срочное, пускай панна Зиммель…» Теперь этот конверт был у меня. Письмо? Ей? Откуда? Адрес? Крупные отчетливые буквы? Штемпель? Я уже готов был разорвать пополам эту зеленоватую бумагу, смять и бросить в траву, но вздохнул с облегчением: нет, не из Цюриха. Черная печать в верхнем углу, готические буквы, густая тушь штемпеля, корона с двумя крестами? Значит, оттуда? Дата? Семнадцатое? Ведь она когда-нибудь встанет с постели, зайдет на почту, спросит у Кораблева, были ли письма, а Кораблев…