Гувернантка (СИ)

Она рассказала мне, что полицейские, которые увозили меня с Пречистенки, не понравились ей сразу, потому она еще долго наблюдала за нашей каретой, стоя у ворот. Увидев, что внутри явно что-то происходит, Мари бросилась следом – оседлала лошадь Алекса и направилась за каретой. Однако долго не решалась войти в дом, куда увели меня, и лишь когда ее дедушка выбрался из зарешеченного отсека, видимо, воспользовавшись отмычками, она решилась тайком пробраться в дом за ним…

А Алекс, как выяснилось, сорвался в Москву из Березового только затем, чтобы просить Мари сбежать с ним и обвенчаться. Тайно. Он хотел сделать ей предложение еще на Рождество, когда подарил те злополучные заколки в виде сорок. Кстати, это оказались даже не сороки, а ласточки… но, видя, с каким пренебрежением Мари приняла его подарок, как безразлично ведет себя с ним, решил, что все это глупость и минутное помешательство. Правда и идея жениться на m-lle Волошиной в отместку за флирт Мари с Ильицким – глупостью была не меньшей… Когда же Мари не явилась вместе с родителями в Березовое, Алекс до самого вечера маялся от скуки – пока не понял, что если ему и один день невмоготу прожить без этой взбалмошной девчонки, то не повод ли это поступиться своей гордостью и сделать все-таки первый шаг?

Только они, разумеется, никуда не сбежали – кто бы им позволил? И даже не поженились. Просто потому, что скандал с разрывом помолвки m-lle Волошиной вызвал такой резонанс в московском обществе, что Алексу вновь пришлось в спешке покидать город. Граф Курбатов велел ему уехать в их имение под Воронежем и сидеть там тише воды, ниже травы – пока Москва хоть немного не успокоится. Впрочем, Алексу не привыкать к скандалам. Мари рассказывала позже, что из своей ссылки Алекс едва ли не каждый день слал ей трогательные письма с просьбами его дождаться…

***

Но это все случится еще нескоро, а пока что, спустя два дня после описанных событий, я навестила Степана Егоровича в участке, чтобы выспросить у него подробности о Сорокине.

К тому времени уже пришел ответ на давешний запрос Кошкина – об офицере с обожженным лицом, что служил на Кавказе в одной части с Щербининым. Сведения оказались прелюбопытнейшими. Некто с фамилией Стенин был ранен на Кавказе в 1847 году. Очень серьезно ранен – ему обожгло лицо, изуродовав до неузнаваемости. Так как был он к тому же без сознания, то его вовсе приняли за другого офицера, а Стенина сочли погибшим, и из-за путаницы считали его таковым несколько лет, пока он не восстановил документы.

Щербинин же, который покинул армию вскоре после того сражения, о том, что товарищ его выжил, и вовсе не узнал, потому, ни мало не смущаясь, стал называться фамилией Стенин, когда шесть лет назад прибыл в Москву из Европы.

Настоящий же Стенин, очень болезненно переживающий из-за ожогов, пустился во все тяжкие, промотав состояние, набрав карточных долгов и окончательно опустившись. Когда же в феврале-марте сего года до него дошли слухи, что в Москве объявился некто под его фамилией, он заинтересовался. А приехав в Москву, обнаружил, что его именем прикрывается не кто иной как Щербинин, армейский друг. Вот только радости от встречи боевых товарищей не было вовсе: воспользовавшись той же схемой, Стенин назвался именем другого своего погибшего товарища – Балдинского – и стал требовать от Щербинина деньги за молчание.

На том же основании он требовал деньги и от графа Курбатова в ночь перед памятным балом, рассудив, что не мог Курбатов не узнать своего знакомца Щербинина в лже-Стенине.

А граф Щербинина узнал, разумеется. Вот только Курбатов располагал деньгами и не распространялся о своем знании на каждом углу – потому был Щербинину даже полезен. В отличие от Стенина.

По-видимому, именно в тот момент, когда я вошла в бальную залу тем вечером, Стенин излагал Щербинину свои требования под видом светской беседы, а Щербинин благодушно согласился обсудить это минутой позже – в чуть более уединенном месте. А войдя в гостевую комнату, после короткого разговора просто застрелил Стенина из «бульдога», который все время носил с собой. Он не готовился к этому убийству, но, вероятно, счел, что вычислить среди полусотни подозреваемых его не смогут. Тем более что о мотивах убийства никто не и догадывался. Кроме разве что графа Курбатова – но тот ни за что не рассказал бы о них полиции. Из благоразумия и страха за внука. Так Стенин считал, по крайней мере.