Гувернантка (СИ)

– По-вашему, это все шутки… – я даже не спрашивала, а лишь устало констатировала. – И то, что Катя едва выжила после ранения – тоже шутка?

Мари отвела взгляд и, судя по ее мимолетной заминке, ей сделалось стыдно за сказанное. Я же без сил покачала головой и снова взялась за щипцы. Видимо, Мари и правда лишь ребенок – глупый, взбалмошный и жестокий. Что толку на нее обижаться? Дай Бог, чтобы она хоть когда-нибудь повзрослела.

Оставшиеся локоны я завивала в тишине, а Мари все смотрела в пол, несколько уязвлено. Пока не спросила вдруг:

– Катя действительно так тяжело ранена? – она подняла на меня робкий и недоверчивый взгляд.

– Действительно.

– И в вас правда стреляли?! – Мари не выдержала и обернулась ко мне с выражением еще большего недоверия на лице – да так резко, что я едва не обожгла ее щипцами, не успев их убрать. – Поверить не могу… и вы видели, кто это был?

Я не особенно удивилась ее осведомленности насчет выстрелов: разумеется, происшествию возле Третьяковского проезда были свидетели – новость эта успела уже просочиться в газеты и дойти до обитателей дома на Пречистенке. Более того, с минуты на минуту к нам должен был явиться и сам Степан Егорович, чтобы рассказать о выстрелах и о Кате, якобы лежащей в госпитале на Никольской улице.

Потому слишком таиться от Мари я не видела смысла.

– Говорят, это был какой-то сбежавший каторжник, – ответила я, тщательно подбирая слова. – Кажется, он хотел нас ограбить.

– И поэтому напал на полицейскую карету?

Следует признать, что в легенде, выдуманной нами, и правда было много дыр.

– Чему вы удивляетесь? Это был всего лишь не обремененный интеллектом каторжник, – нашлась я.

Мари, кажется, удовлетворил этот ответ, и она повернулась к зеркалу, позволив мне заниматься ее волосами. Хотя в отражении я видела, что она хмурит брови и напряженно о чем-то размышляет.

– Думаю, нам следует проведать Катю, – сказала она решительно, – мальчики все утро о ней спрашивали, да и потом… она ведь не чужая нам.

Если честно, о том, что кто-то из Полесовых захочет просто навестить Катюшу, и, тем более что эта инициатива прозвучит от Мари – я даже не думала. Потому снова пришлось выкручиваться:

– В этом нет смысла – она без сознания. Мари, вам не следует туда ездить, поверьте мне на слово.

– А… вы не думали, что это происшествие связано с убийством Петра Фомича? Катина комната ведь как раз рядом с той гостевой спальней: вдруг она что-то слышала, и поэтому…

– Мари, я настоятельно вас прошу, предоставьте заниматься этим полиции! – я даже голос немного повысила от волнения. И попыталась сменить тему: – Кстати, я закончила с вашей прической – по-моему, вышло очень мило. Осталось только украсить – где у вас заколки?

– В ящике, – без выражения сказала Мари, едва взглянув в зеркало.

Кажется, ее все еще волновала Катя. Желая заставить ее думать о другом, я щебетала наигранно весело:

– У вас даже среди украшений беспорядок – жемчуг и металл в одной шкатулке, вперемешку! Ну как так можно?…

И тут мне под руку попало украшение, на которое я просто не могла не обратить внимание. Это была заколка-гребень – очень красивая, тяжелая и, по всему видно, что старинная. Заостренные зубчики должны были удерживать волосы, а в виде украшения была здесь серебряная птица, расправившая черные с зеленым отливом крылья и длинный черный хвост. По всему было видно, что птица это является, скорее всего, сорокой.

– Старинная вещица, судя по всему, – заметила я, вынимая заколку из ящика, – и дорогая. Откуда это у вас?…

Я была готова услышать, что украшение – фамильная ценность Щербининых. Такое объяснение было бы логичным, а главное, хоть косвенно объясняло бы происхождение псевдонима «Сорокин». Но ответ Мари меня удивил:

– Алекс подарил на Рождество. Их было две – одну я где-то потеряла.

Я задумалась, глядя на эту заколку, еще крепче. Значит, она принадлежала Алексу, и, скорее всего, досталась ему от графа Курбатова… это наводило на определенные мысли.

– А почему именно сорока? – не отставала я. – Алекс как-то объяснил это? Быть может, сорока это какой-то символ… Курбатовых?

Меня даже не волновало сейчас, что излишней навязчивостью я могу вызвать подозрения у Мари. И, наверное, я действительно их вызвала, поскольку она смотрела на меня с недоумением, как на очень странного человека:

– Может быть… – ответила она. И чуть жестче добавила: – а может быть это просто сорока на заколке.

Глава XXXVI

Оказалось, что, пока я наряжала Мари, приехал Степан Егорович и в настоящее время докладывал Елене Сергеевне о положении дел. Я практически дословно знала, что он скажет, потому присоединяться к ним не стала и Мари не позволила – она и так была уже осведомлена обо всем больше, чем следовало.

Пока madame Полесова, а также и слуги, толпящиеся у дверей, внимали рассказу Кошкина о нападении на карету, мы с Мари вернулись в детскую. Очень вовремя – поскольку оставленный мною «за старшего» Конни, начал уже злоупотреблять властью, в результате чего недовольные Митрофанушка, Никки и Лёлечка объединились и чуть было не устроили революцию. Им помешала я: