Гувернантка

Секретарь компартии Франции, наблюдая за сценою и стараясь не упустить с лица широкую улыбку, распекал своего секретаря:

— Провоцируете скандал?

— А как я мог отказать? — оправдывался секретарь Секретаря. — Активистка! Член партии с пятидесятого года. Организовала сбор средств, — а Кузьма Егорович целовал Жюли ручку.

Тем временем очередной оратор успел завести прелюдию к очередному подарку:

— С неослабевающим интересом наблюдая за процессами, происходящими в Советском Союзе…

— Вот видишь! — упрекнул Кузьма Егорович Эжена, едва Жюли отошла. — Значит, есть в Париже такие женщины! Есть! Чего вас ни попросишь…

Эжен поймал смешок засекшей публичный разнос хорошенькой посольской машинистки.

— Знаете, Кузьма Егорович! — вдруг приосанился. — Не те времена пошли! — Кузьма Егорович взглянул на Эжена с некоторым недоумением и чуть ли даже не с восхищением. — Посольство великой державы не обязано разыскивать кому бы то ни было гувернанток для внучек! Даже первым лицам государства! Даже если их дети разводятся с женами! — и Эжен бросил победный взор на машинисточку, которая давно уже занялась чем-то другим.

— Вот как? — спросил Кузьма Егорович с усмешечкою, а Эжен уже и рад был бы отказаться от опрометчивых слов, но поезд, кажется, ушел.

Оставалось упорствовать в диссидентстве:

— Да!

— Ну-ну, — покивал Кузьма Егорович, а Равиль сделал пометку у себя в блокнотике.

Взобравшись на дерево и держась на нем неведомо как, Вероника рыскала телевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.

— Господин Кропачев! — крикнула с несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. — Правда ли, что ваш сын — лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?

Кузьма Егорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:

— У нас пресса тоже совершенно распоясалась, — и, взяв собеседника под локоток, продолжил конфиденциальную беседу: — Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобы… — кивнул на Жюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пила кофе, — эта милая женщина поработала годик-другой в Москве. Для меня лично.

Французский Секретарь постарался сдержать на лице изумление:

— Но вы знаете кто она?!

— Еще бы! — кивнул Кузьма Егорович. — Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто она… высокая профессионалка.

— Что верно, то верно, — смущенно подтвердил Секретарь.

— Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которые…

— О, да! — восхитился Секретарь. — Вы очень смелый человек, господин Кропачев!

— У меня, конечно, тоже есть враги, — вздохнул Кузьма Егорович (Секретарь кивнул весьма понимающе), — но тот факт, что она — коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.

— Коль уж вы все равно идете на такой риск… может, подобрать кого-нибудь… помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискать…

— Ну уж нет! — возразил Кузьма Егорович твердо. — Возраст! Опыт! Знание жизни!

— О вкусах, конечно, не спорят, — развел Секретарь руками.

— Вот и условились. С валютой у нас, правда… — пустил Кузьма Егорович многоточие. — Сами знаете…

— Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.

— Ну?! — изумился Кузьма Егорович. — Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле — это не так важно: я решил передать вам авторские права на мою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, а на остальное… На остальное, — продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, — купите для СССР одноразовых шприцов, — и, взяв с под носа рюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.

Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.

Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.

Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу…

А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии — вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе — чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.

Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.

На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.

— Ну, Кузьма Егорович!.. — по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.