Гувернер Романовых. Cудьба Пьера Жильяра в России

В августе 1915 года Царь отстранил от должности великого князя Николая Николаевича и отправил его руководить военными действиями на Кавказе. Александра Федоровна осталась в Царском Селе с Распутиным, «она безоговорочно и во всем следовала его подсказкам», – писал Жильяр. Он добавлял также, что она «сильно сдала, с ней стали случаться припадки мистического экстаза, когда она переставала узнавать людей и предметы … Стремясь спасти своего мужа и детей, которых она любила больше всего на свете, Императрица фактически приближала их гибель».

Жильяр, следуя за Императором в его поездках в места дислокации войск, все сильнее беспокоился за Алексея. Мальчик больше не учился и стал очень нервным. Дыхание войны обжигало юную душу. Его подвели к этому безжалостному пламени слишком близко. Алексея так шокировали посещения госпиталей, где находились раненые и умирающие, что он порой цеплялся за мундир своего отца, подобно утопающему посреди бурного океана. Жильяр писал своему брату Фредерику из Ставки: «Ах, эта третья зима на войне будет ужасной, чудовищной, но она будет последней, в 1917-м заключат мир, я в этом глубоко убежден».

Жильяр попросил у Императора разрешения вернуться с Алексеем в Царское Село. Через несколько дней, в начале декабря 1916 года, Алексей простудился. Началось сильное кровотечение, и Жильяр возвратился в Александровский дворец специальным поездом, шедшим на малой скорости, чтобы избежать сильной тряски. Освободившись на некоторое время от своих обязанностей, он направился в Петроград, где навещал друзей и возобновил связи, которые были прерваны на два года не по его воле, но силою обстоятельств. На досуге он пришел к выводам, весьма для него неутешительным: «Я вскоре убедился, что в общественных умонастроениях за последние месяцы произошла заметная перемена. Люди уже не ограничивались нападками на правительство, теперь они ополчились напрямую против Императора».

К весне 1917 года положение на фронте стало катастрофическим. Участились обращения к Царю с требованиями политических уступок. Великие князья Николаевичи, Владимировичи и Михайловичи, близкие друзья, влиятельные политики, например, князь Львов и Михаил Родзянко, – все стремились убедить Императора в необходимости реформ. Он сдался и согласился признать право Думы назначать и смещать министров. Это могло бы облегчить положение, но в тот же вечер после долгой беседы с Императрицей Царь изменил точку зрения. Он заранее подписал указ о роспуске Думы и передал его премьер-министру Голицыну. Все были ошеломлены.

Царь покинул Царское Село и направился в Ставку, оставив страну на грани революционного взрыва. Ему оставалось править только два дня. В это время он пишет из Могилёва: «Мой дух спокоен, здесь нет ни министров, ни щекотливых вопросов».

Народ, измученный голодом и лишениями военного времени, стал объединяться с казаками на улицах. Восстал Петроград. 25 февраля Императрица написала Царю: «Это хулиганские выступления: негодяи и безродные девки бегают и кричат, что у них нет хлеба, только для того, чтобы поднять шум». Отчаявшийся Родзянко в телеграмме умолял Николая II доверить пост главы правительства какому-нибудь лицу, обладающему доверием народа и армии. Из Петербурга в Могилёв срочно прибыла делегация от монархической партии с тем, чтобы убедить его без промедления даровать свободы, которых требовала нация». По совету «безумцев», как их называл Жильяр, Император ответил отказом.

По сообщению Жильяра, профессор Федоров, осознавая, что каждый час дорог и что катастрофа неизбежна, «бросился разыскивать генерала В., занимавшего один из самых высоких постов в окружении Императора. Он нашел его взгромоздившимся на лестницу, где он вбивал в стену гвоздь, чтобы повесить на него какую-то картину. Федоров рассказал о причинах своего беспокойства и умолял немедленно пойти к Царю. Однако тот посмотрел на Федорова как на сумасшедшего, и взяв молоток, продолжил занятие, прерванное докучливым просителем». Император больше ничего не предпринимал, в любом случае, было уже слишком поздно.