Гвади Бигва

Гвади решил щегольнуть. Очертя голову кинулся он к бревну и, навалившись всем телом, силился сдвинуть его с места. Однако вместо того, чтобы налечь на середину бревна, он уперся в один из концов. Конец подался, бревно покатилось наискось. Гвади не удержался, руки соскользнули, его отбросило в сторону. Перекувырнувшись несколько раз, Гвади грохнулся на землю и застонал.

Послышались смешки. Кто-то из крестьян громко захохотал. Волов остановили. На шум отозвались работавшие в другом конце лесосеки и тоже поспешили к месту происшествия. Вокруг поверженного Гвади собралось довольно много народу. И все смеялись и шутили, зараженные общим весельем.

Гвади с усилием повернул голову. Услышав смех и шутки, он приподнялся, опираясь на локоть, и лег на бок.

— Смейтесь, братья! — сказал он стоявшим вокруг колхозникам, и в голосе его послышались слезы. — Смейтесь! Бог наградил вас здоровьем и радостью — отчего вам не повеселиться? А я что? День и ночь сосут меня щенята, пятеро их, селезенка сушит мне кровь… Не могу больше… Сами видите, правду ли говорю… Смейтесь же, чириме!..

Смех внезапно оборвался. Нахмурились потные, испачканные землей лица.

Среди притихшей толпы появились Гера и Зосиме.

— Странный ты, право, человек! Разве просил я тебя убиваться над этим бревном! — с упреком сказал Зосиме, но в голосе его прозвучало сочувствие. Однако убедившись в том, что Гвади цел и невредим, обрадованный Зосиме заговорил обычным своим громоподобным голосом: — Эка, до чего ты слаб! Вставай, богатырь!

Гера стоял чуть-чуть поодаль. Когда Гвади, тараща узенькие свои глазки, опасливо покосился на него, взгляды их встретились и выражение тревоги на лице Геры невольно сменилось улыбкой.

— Испугался, Гвади, а? Ничего, цел остался, — сказал он.

Гера подошел к нему и протянул руку с засученным по локоть рукавом.

— Вставай! Я и не знал, что ты здесь, лежебока! Сказали, будто к доктору пошел…

— Не ночевать же мне у него, чириме… Я опоздал, да не очень! — скороговоркой выпалил Гвади, ухватившись что было мочи за сильную руку Геры.

Гера поднял его, как былинку.

— Встань! Разогнись! — крикнул он и шутливо похлопал Гвади по плечу: держись, мол, бодрее.

Гвади все же не мог разогнуться сразу. Придерживая одной рукой селезенку, другой подпер поясницу и, жалобно скривившись, обратился к Гере в обычном своем дурашливом тоне:

— Кто-то сказал, будто Гера строит мне новый дом. Вот, чириме, я и вообразил себя богатырем и давай тащить этакое бревно…

Как ветер разгоняет утренний туман, так шутка Гвади развеяла напряженное молчание колхозников. Люди вздохнули свободно, не сомневаясь больше в том, что Гвади отделался пустяками.

Посыпались остроты, раздался смех, но звонкий, петушиный голос колхозника Онисе перекрыл всех.

— Он даже в гробу будет языком молоть, как мельница. Здорово сказано, здорово! Дай бог тебе сил, Гвади! — крикнул Онисе и звонко расхохотался, точно разбросал по лугу пригоршню цветных камешков. Был он узловатый и крепкий, как корень виноградной лозы; он стоял один, в стороне от всех, закинув на плечо топор, и попыхивал трубкой. Седые волосы торчмя торчали на голове, прокопченная табачным дымом борода напоминала бурую от засухи траву; в чаще этих волос лишь с трудом можно было разглядеть длинный птичий нос и серые глаза. Ни дать ни взять — сойка.

Гвади так и подмывало ответить Онисе, но бригадир Зосиме опередил его:

— Давай, Онисе, займемся дубом, острословие уступим Гвади.

— Эй, ребята, навались! Разом! — обратился он ко всем, кто стоял поблизости, и сунул дубину под бревно. Все поспешили к нему на помощь. Не отставал и Онисе.

Вскоре на месте происшествия остались только Гера да Гвади. Гера еще раз с головы до ног оглядел Гвади. — Передохни немного, успокойся, и все пройдет, — сказал он негромко, а затем повысил голос так, чтобы слова его донеслись и до тех, кто успел отойти: — А насчет нового дома ты напрасно полагаешь, что коллектив строит его для тебя. Ты этого не заслужил, товарищ. Скажи спасибо Бардгунии и его братьям. Это — их дом, для них и строить будем…

Гвади на этот раз уже не мог смолчать; он ведь и так пропустил случай поговорить с Онисе и Зосиме, — и во всеуслышание ответил:

— Не заслужил, говоришь? Ошибаешься, чириме… Я большего стою. Дом — что? Кто, как не я, пятерых молодцов государству дал? Это, по-твоему, ничего? Пять богатырей — пять ударников! Посчитай-ка мое добро, если так любишь свое считать! Нет, одним домом тебе от меня не откупиться, чириме!

Онисе отделился от крестьян, кативших бревно, обернулся к Гвади и снова сочно расхохотался:

— Так, так, сосед. Силенкой тебя бог обидел, зато язык у тебя, дяденька! Пятерых щенков растишь, тебе за это дом подавай, а я пятерых тигров вырастил, и мне даже соломенного шалаша никто не поставил. А так…

— То было в старые времена, Онисе. Нынче совсем другое дело. К тому же ведь твои тигрята уже большие, тебе не нужна помощь со стороны! Они сами поднесут тебе не дом — целый дворец! Вырастить — вот что главное! — не уступал своих позиций Гвади.