Гвади Бигва

Онисе нимало не заблуждался насчет впечатления, которое должны были произвести его слова. Он решил и дальше бить Гочу тем же оружием:

— Уж во всяком случае не кулаки, бывшие твои друзья…

Если до этой минуты в толпе собравшихся на поле битвы крестьян раздавались лишь отдельные возгласы одобрения, то последний выпад Онисе вызвал всеобщий откровенный хохот.

— О-о! Вот он какой Онисе, оказывается! — крикнул кто-то.

— Ловко бьет Онисе! — удивлялись другие.

И вдруг среди смеха и шуток откуда-то сзади вкрадчиво прошелестели слова, негромкие, двусмысленные:

— Правду сказать: хвост-то у Гочи до сего дня у кулаков завяз…

И был этот воровато приглушенный голос полон тайного яда.

Все задвигались, зашумели, стали оглядываться… Кто сказал? Передние искали позади, задние вытягивали шеи вперед, да так и не угадали, кто произнес эти ехидные слова.

Иные полагали, что никто, кроме Гвади, не мог такого придумать. По голосу трудно было решить, а самого Гвади нигде не было видно.

Гоча тоже искал глазами того, кто кинул ему столь обидную фразу о кулацком хвосте, но в ярости уже не различал ни лиц, ни глаз, не слышал ни слов, ни отдельных восклицаний. Казалось, у всех, кто тут был, одинаковые лица, все ухмыляются одинаково ядовитой ухмылкой, все хором и в одиночку твердят одни и те же издевательские слова.

Гоча метался как безумный, но каждый раз его встречала непоколебимая стена, и он поневоле отступал. Взгляд его упал на хмуро стоявшего в стороне Зосиме. Гоча удивился. Вот стоит человек и не смеется. Гоча стал всматриваться в него, точно увидел его впервые в жизни. Да, Зосиме поглядывает на него с явным сожалением. Он стоит, скрестив руки, и прижимает к груди рукоятку топора. Гоча узнал свой топор.

— Так, значит, я кулак, Зосиме? Да? Отдай топор! — Гоча двинулся к нему, тяжело дыша.

Зосиме спокойно принял его натиск. Глядя Гоче прямо в глаза, он отвел топор подальше и мягко сказал:

— Что с тобой, Гоча? Чего ты кидаешься на людей? Мы весь день работали, на долю каждого пришлось по двадцати, а то и больше бревен и пней, и, как видишь, все мы целы и невредимы… Буйволица твоя тянет всего лишь второе бревно — да и то не из лесу, а едва-едва с полпути. Неужели это такая уж беда, что ты готов всех нас со свету сжить? Ты только подумай: все буйволы ходят в ярме, почему бы вдруг твоему пропасть?

Гоча остался глух к примирительным словам Зосиме. Не до буйвола ему, когда его, Гочу, обозвали «кулаком» и грозят уничтожить. Зосиме, должно быть, нарочно переводит разговор на другое. Он же слышал, в чем Гочу подозревают: «У кулаков-де хвост завяз». Выходит, Гоча подлец какой-то?

— Ты мне, бригадир, отвечай и не морочь голову буйволицей: кулак я или не кулак? — наступал он на Зосиме.

Гоча наклонился вперед всем своим огромным телом, так что ухо его оказалось у самого рта бригадира. Ом даже ладонь к уху приставил, чтобы не проронить ни слова из того, что скажет Зосиме.

Но с Зосиме что-то случилось. Он не ответил на вопрос и даже отвернулся… Взгляд его был устремлен вперед, он глядел поверх голов обступивших его взволнованных людей.

Да и на лугу происходило что-то непонятное. Гоча всем своим существом почувствовал перемену. Не стало слышно ни смеха, ни восклицаний. Даже Онисе молчал. Было тихо — так тихо, что Гоча услышал биение собственного сердца и тяжелое свое дыхание. Сначала Гоча подумал, что все примолкли оттого, что их тоже кровно интересует ответ бригадира. И он снова придвинулся к Зосиме.

— Чего пристал? Замолчи наконец! — небрежно и с досадой кинул ему Зосиме. Он взял Гочу за руку, решительно оттолкнул, а сам быстро пошел в ту сторону, куда так упорно устремлен был его взгляд. Гоча вскипел.

— Это и есть твой ответ, Зосиме? — крикнул он, нагоняя бригадира. — Значит, и по-твоему я — кулак?

Однако Зосиме скрылся в толпе, даже не взглянув на него.

Гоча был окончательно сбит с толку. Но, помолчав, начал снова:

— Теперь я понимаю, почему вы не даете мне досок. Вот в чем дело! У кулака отбирать надо, а не давать, всякий это знает! Как это я сразу не понял? Буйволицу мою тоже потому взяли, что я кулак. Верно говорю?

Гоча помахал длинной, точно ветвь, рукой, вздохнул и продолжал все громче:

— Что же, если я кулак, забирайте и буйволицу. Не моя она больше, не хочу, берите!

Так надрывался Гоча, полагая, что народ на лугу слушает его затаив дыхание и что даже Онисе прикусил язык, услыхав такие слова. Вдруг Гоча точно поперхнулся — люди уже не смотрели на него. Все вдруг обратили свои взоры туда, куда устремился Зосиме. И не то еще увидел Гоча: только один человек слушал его, не сводя с него глаз. Он стоял на пригорке, недоуменно подняв плечи. Это был Гера, председатель правления колхоза.

Вскоре Зосиме очутился рядом с Герой. Он стал что-то объяснять, указывая на буйволицу, и размахивал рукой, вооруженной топором Гочи. Подбежал семенящей походкой Онисе и пристроился тут же за спиной Зосиме.

Прежде чем Гоча успел сообразить, как ему быть и что сулит ему появление председателя, Гера вдруг оборвал Зосиме, и среди общего молчания раздался его отчетливый строгий голос: