Гвади Бигва

— Не хочет? Ее не спросят! Пустить в дом зятя, отдать ему, благословясь, дедовское добро, дедовский очаг, — и чтоб зятем этим был Бигва? Пусть только заикнется! Ежели днем — не доживет и до сумерек, ночью — зари не увидит. Эй, слышишь, девушка? Иди, иди подыми, своими руками подыми!

Однако Найи не было ни видно, ни слышно. Кто знает, какой оборот приняли бы дальнейшие события и какие бы еще средства изобрел Гоча, чтобы образумить свою дочь, если бы в эту минуту не скрипнули ворота и не раздался, привлекая общее внимание, голос Гвади:

— Иди, чириме… Вот ты и дома…

Все обернулись в сторону, откуда донесся этот голос.

Никора протиснулась в ворота, а Гвади, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, кричал:

— Ау, Гоча! Выглянь-ка сюда!

Гвади, по всей видимости, не собирался входить во двор.

Узнав буйволицу, Саломе повеселела. «Гоча займется буйволицей и забудет о Найе!» — подумала она.

— Видишь, Гоча! А ты говорил, будто ее отобрали. Поди узнай, чего ему нужно?

Она легонько толкнула брата.

Оживилась и Тасия. Утирая слезы подолом платья и причитая вполголоса, заковыляла она к буйволице.

— Никора! Господи, спаси и помилуй!

— Чего тебе, Гвади? — сохраняя все тот же воинственный вид, прохрипел наконец, помедлив, Гоча и пошел к воротам.

— Гера приказал… Немедленно, говорит, отведи буйволицу хозяину! — стал объяснять Гвади, увидя, что Гоча направляется к нему. — Скажи, говорит, чтоб не огорчался. Всех его врагов, говорит, засажу куда следует. Так им и посулил: наплачутся матери ваши! Своими ушами слышал… Прими ее у меня из рук в руки, как бы и мне не нагорело. Ты еще топорик оставил… Зосиме отдать велел, — отнеси, говорит…

Гоча внимательно выслушал Гвади. Внимательно и с удовлетворением. Гвади выражался в высшей степени почтительно, и рассказ его звучал так убедительно, что Гоча ни на минуту не усомнился в полной правдивости его слов.

— Так, так! — проворчал Гоча, скрывая охватившее его чувство гордости, и подошел к буйволице. Погладил ее шею, пощупал, нет ли где раны или царапины, не натерло ли шею ярмо, И теперь только удосужился он отозваться на восклицание Саломе. — Слышишь, Саломе, — какие вести принес этот человек? Думали, даром им сойдет? Мне-то, впрочем, все равно… Как бы Бигва ни старался, что бы ни говорил, меня не разжалобишь… Буйволица жадно щипала свежую, непримятую траву.

Проголодалась, несчастная животина! Еще бы! Целый день в ярме проходила… Ешь, ешь, милая! — ласково приговаривал Гоча, поглаживая буйволицу.

Тасия тоже приласкала Никору. Сняла присохшую к хвосту грязь, потрогала вымя. И вдруг, отшатнувшись, заголосила:

— Ой, проклятые, выдоили ее! Дочиста! Вымя, как мочало, висит, посмотри!

Гвади, услыхав вопль Тасии, шагнул во двор и громко расхохотался. Все обернулись.

— Тасия, дорогая… Ты как полагаешь, отчего молоко у скотины бывает? От травы или от ярма? Если корову весь день гонять в упряжке, она станет вроде как бык, ни за что молока не даст. Иначе и быть не может…

Эти объяснения показались Гоче и правильными и вполне уместными. Он тихонько улыбнулся в усы.

— Видишь, как траву уплетает? Изголодалась скотина, откуда же взяться молоку? — заметил Гоча. — Но я им покажу! Как они только посмели!

Гоча толкнул буйволицу и погнал в угол двора, где трава была еще гуще и сочнее. И кинул при этом Тасии:

— Поди скажи дочери, чтоб пожаловала сюда!.. Пускай видит, как отца почитают, как его ценят. Приведи…

Саломе угадала по голосу, что Найя может быть спокойна. Опасность миновала. Гоча звал дочь не за тем, чтобы она подбирала подарки Арчила Пория. Тасия тоже поняла, что Гоча склонен к примирению. Но все же колебалась, идти ли за дочерью. Однако Саломе подмигнула ей и указала многозначительно на дверь: приведи, мол, — авось помирятся.

Тасия послушалась совета и вошла в дом. В горнице Найи не было, но Тасия и не рассчитывала застать ее здесь. Родители отвели дочери маленькую, вроде гнезда, боковушку, примыкавшую к заднему крыльцу. Дверь из горницы в комнату Найи оказалась незатворенной. Тасия покликала дочь. Ответа не последовало, И это тоже не обеспокоило Тасию.

— Ну, будет, брось! Отца ведь не переупрямишь. Идем, он уже не сердится! — крикнула она с порога.

Однако Найи не было и в боковушке. Отсутствие дочери показалось странным. Уж не ушла ли она со двора? Тасия возвратилась в горницу. Только теперь ей бросилось в глаза, что дверь из горницы на задний двор раскрыта настежь. Подозрение сменилось страхом. Она выглянула во двор. Ни вблизи дома, ни в глубине заднего двора никого не было видно. Старуха кинула взгляд поверх плетня и чуть не вскрикнула. Найя быстро шла по проулку, прочь от усадьбы. Шла не оглядываясь, почти бежала.

Бедной Тасии казалось, что она сходит с ума. Да что же это такое, что видят ее глаза? Она вышла на задний двор и, обогнув дом, заковыляла поспешно, сколько хватало сил, к перелазу. Кричать и звать она не по-смела.

«Если отец узнает, что дочь вот этак сбежала, он все разнесет, камня на камне не оставит…»

Догонять? Все равно не догонишь. Тасия остановилась на полдороге: сердце у нее замерло, ноги заплетались.