Гвади Бигва

«Что же делать? Как сказать Гоче?»

Она ущипнула свою руку, стала царапать ногтями лицо, точь-в-точь как плакальщицы на похоронах.

Мешкать не приходилось, Гоча ждал ответа. Тасия была в полном смятении. Так и не додумав до конца, что делать, как себя вести, возвратилась она в горницу..

Саломе надоело ждать, она двинулась навстречу племяннице. «Но где же племянница-то?» — с недоумением подумала Саломе, столкнувшись с Тасией.

Тасия безмолвствовала… Дело такое, что сказать о нем не легко, а промолчать — еще труднее. Она махнула безнадежно рукой — нету, мол, дома. Саломе по-своему истолковала ее жест: «Отказывается выйти, заупрямилась».

Саломе кинулась к Гоче, чтобы предотвратить новую вспышку гнева.

— Уважь меня, Гоча, пожалуйста, оставь девушку в покое. Не равняться же тебе по ней, она еще ребенок… Ей, должно быть, неловко, не хочет показываться на глаза. Потом поговоришь с нею, милый!

Гвади поддержал Саломе:

— Славная у тебя дочка, Гоча, честное слово! И совсем уже большая. Счастливец ты: дождался радости, Дай тебе бог дожить до внука. Знаешь, чириме, внуки, говорят, милее своих детей. А Бардгуния у меня, хоть плачь, никак через двенадцатый год не перескочит. Будь он ей ровесник… Тогда бы, знаешь… Ты, правда, не очень жалуешь фамилию Бигва, но мой Бардгуния был бы не плохим зятем, его не забракуешь. Молодчина он у меня, чириме, все может, птичье молоко — и то добыл бы для дочки твоей. Хе-хе-хе…

Все засмеялись. Даже Тасия преодолела сковавший ее страх и улыбнулась.

— Ну и язычок у тебя, Гвади! — сказала она и, едва волоча ноги, подошла к Саломе.

— Ах ты, шут! Ступай-ка вон отсюда! — крикнул Гоча и, чтобы нагнать на Гвади больше страху, прыгнул к нему, да так легко и ловко, что и молодому впору.

— Бигвам — всем до единого — грош цена, а ты со своим Бардгунией подъезжаешь!

Саломе втайне радовалась, что Гоча забыл о своенравной дочери, не явившейся на его зов.

Но Тасия точно в огне горела: признаться или не признаться мужу, что Найя убежала из дому?

Она растерялась и не могла решиться ни на то, ни на другое…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Подойдя к своей усадьбе, Гвади немного постоял у перелаза. Ребята, по всей вероятности, уже возвратились из школы. Он прислушался — любопытно, что они без него делают…

С заднего двора донесся голос Бардгунии. Мальчик что-то выкрикивал, но что именно, не разобрать.

«На кого он так орет?» — удивился Гвади.

Осторожно перешагнув через плетень, он подкрался к дому.

Вечерело. Тени ложились на Оркети. С тихим шелестом набегал прохладный осенний ветерок.

— Стройся! — громкий, суровым голосом скомандовал Бардгуния.

Гвади остановился, навострил уши.

— Кучуния, на место! Смотри, поколочу! Опусти руку, Чиримия! Смотри, как Китуния поворачивается, и ты за ним… Отставить! Не годится, — распекал Бардгуния младших братьев:

«Славно он их учит!» — с удовольствием подумал Гвади. Он любил смотреть, как мальчики делают гимнастику и маршируют под команду старшего сына. Бардгуния держал их в строгости, и даже маленький Чиримия, точно взрослый боец, слушался каждого слова командира.

Гвади присел около канавки, окружавшей джаргвали, чтобы спокойно, без помех насладиться этим зрелищем. В отдаленном углу заднего двора четверо ребят стройно проделывали упражнения. В этом углу росли мандариновые деревья. Было их пять, и Гвади недоумевал: зачем Бардгуния загнал братьев сюда, к мандаринам? Ведь перед домом гораздо просторнее! И все же ему приятно было видеть, как славно держатся в строю его щенята.

— Смирно! — снова послышался голос Бардгунии. — Направо!

Сбились.

— Отставить! Не годится! — грозно крикнул Бардгуния. Он взмахнул прутом, со свистом рассекая воздух, отступил на шаг, вытянулся в струнку и крикнул еще более свирепым голосом: — Смирно! Направо!

Ребята все как один повернули направо. Бардгуния продолжал:

— Налево!.. Шагом марш!.. Раз, два… Раз, два… Прямо! Раз, два…

Ребята гуськом обошли мандариновые деревья.

— Стой! — скомандовал Бардгуния, когда шеренга возвратилась к исходной точке. Затем он поднял вооруженную прутом руку и поздоровался с братьями: — Будь готов!

— Всегда готовы! — послышался нестройный ответ.

— Отстаешь, Чиримия! — сердито сказал Бардгуния. — Плохо! — И снова выкрикнул приветствие: — Будь готов!

— Всегда готовы!

Чиримия все еще не попадал в лад, но Бардгуния перестал им заниматься. Он оглядел своих братьев, всех по очереди, каждому заглянул в глаза. Нынче Бардгуния был почему-то особенно требователен и суров, — похоже, что он нарочно старается нагнать страху на малышей. Он обращается с ними так, как будто урок гимнастики вовсе не был игрой. Братьям передалось на строение Бардгунии; они из кожи лезли вон, исполняя его приказания.

Бардгуния стал перед строем.

— Чиримия! — окликнул он меньшого. — Иди-ка сюда!

— Зачем? — спросил Чиримия, позабыв, что он в строю.

Бардгуния обратился непосредственно к нему, и это сбило мальчугана с толку. Но он тотчас вспомнил, что в строю разговаривать не полагается, и, прикрыв рот рукою, вперевалку направился к командиру.