– Русский посол давно уже жаловался нашему королю, что из Польши ввозятся фальшивые деньги, но вы знаете, что наш монарх не имеет большой власти. Всё в руцех магнатов. Одни на вашей стороне, другие идут на поводу у французов и тех, кто больше заплатит, а бедная Польша расплачивается за их грехи. Князю Чарторыжскому надоело слышать попрёки, вот он и приложил все усилия, чтобы разыскать злодеев. Он давно подозревал Потоцких и немного погодя укрепился в подозрениях. Люди князя проследили, куда ввозится много меди, а затем помог случай – один из слуг Потоцкого сболтнул лишнего. А дальше клубочек распутать труда не составило, – похвастался проводник, очевидно, сам участвовавший в этой операции.
Наскоро позавтракав холодной курятиной, гречневой кашей и пшеничными лепёшками, отправились в путь. Миновали тракт и развилку, а затем, как и предупреждал пан Дрозд, забрались в лес. Стоило углубиться, и всякий контакт с цивилизацией был потерян. Мы оказались в такой девственной глуши, что стало казаться, будто здесь отродясь не ступала нога человека. Только дорожка, змейкой обвивавшая густые заросли, свидетельствовала об обратном.
Я с детства люблю лес, мне нравится бродить по тропинкам, думая о чём-то своём. Наверное, для нас, жителей среднерусских равнин, он значит то же самое, что для итальянцев Средиземное море, а для швейцарцев Альпы. Убери и жизнь потеряет немалую толику смысла и притягательности. В лесу можно найти пристанище, спастись, как моя бабушка. Её и прочих жителей деревушки, находившейся в начале сороковых в глубоком немецком тылу, партизаны предупредили, что скоро придут каратели. Деревня в полном составе снялась с места и перебралась в сосновый бор. Целый год прожили они в землянках, пока не пришли наши. Всё это время бор был укрытием, кормильцем и поильцем. Но лес лесу рознь. Вроде сейчас мы ехали по территории нынешней Белоруссии, которую я ещё с советских времён привык считать своей, но этот лес почему-то кажется чужим и враждебным.
Не знаю, что послужило причиной, но внутри появилось сильное беспокойство, будто вышел из дома и не могу вспомнить – выключил или нет газовую плитку. Губы сами расплылись в усмешке: где тот дом и та газовая плита! Они остались в недосягаемом прошлом, а вот тревога… она никуда не делась. И вроде не настолько я мнительный человек, за валидол с корвалолом при всяком пустяке не хватаюсь, а вот, поди ты! Никак не могу унять подозрительную дрожь в ногах и успокоить разогнавшиеся насосики сердца. Может для храбрости сделать глоток из походной фляжки Михайлова, в которую предприимчивый гренадер налил не колодезную водицу, а вино, думая, что мне ничего не известно? Нет, так поступить, всё равно, что расписаться в бессилии. По себе знаю – стоит только начать, и потом уже сам будешь искать подходящий повод. К курильщикам это тоже относится.
Ширины проезжей части хватало впритык для одной телеги. Колея не была разбитой, ездили по ней нечасто. Похоже, только таким путём раскольники изредка выбирались во внешний мир. Лошади медленно брели по лужам, образовавшимся после вчерашнего дождя, сбрасывая с копыт комки грязи. На разговоры не тянуло, приуныл даже разбитной пан Дрозд.
Я боялся, что лошади могут поскользнуться и повредить ногу, однако пока обходилось. Мы медленно, но верно продвигались. Пейзаж не радовал разнообразием: деревья, кочки, покрытые мохом, поваленные ветки. Иногда приходилось спешиваться и расчищать дорогу.
День выдался солнечным, однако падающие лучи не могли высушить лужи и грязь. Ветер гонял по небу барашки облаков. Пахло влагой и свежестью, над травой витал густой грибной аромат, хоть суп из него вари. Дышалось легко и свободно. Я вдруг вспомнил разноцветные тучи над моим городом, факелы, вырывающиеся из заводских труб, удушливую копоть выхлопных газов и промышленных выбросов. Что ни говори, испоганили мы природу. К полудню лес поредел, впереди показался просвет.
– Стойте! – сказал пан Дрозд, подняв руку. – Мы почти на месте. Всем сразу нельзя, могут увидеть.
Я велел гренадерам укрыться в зарослях, а сам с проводником отправился на разведку. Шляхтич прав, вряд ли здешние обитатели обрадуются незваным гостям, могут на рогатины поднять или пристрелить. Хоть и не любят староверы брать в руки огнестрельное оружие, но один-другой нарушитель канонов обязательно найдётся. Я русскую породу хорошо знаю, сам такой. А уж как воевать с ними не хочется, всё же это гражданские, их полагается защищать, а не лишать 'живота'. Понятно, что для них я еретик, гладковыбритый и неправильно молящийся отступник-щепотник, которого и сжечь – душе на пользу. Но значит ли это, что мне надо начинать убивать первым? Надеюсь, нет.
Мы осторожно выглядывали из-за деревьев, пытаясь получше рассмотреть место.