Гвардеец (Оболганная эпоха)

Те развернулись и покинули помещение. Почему-то без них стало ещё страшнее.

- Приступим к роспросу, - сказал Фалалеев. - Помни, что ложное слово твоё будет противу тебя же обращено. Клянись, что не прозвучит здесь от тебя ни единой кривды.

- Клянусь.

- Знай, что целью нашей является возбудить в преступнике раскаяние и истинное признание, за что ждать тебя награда может милостию императрицы нашей Анны Иоанновны.

Ага, щаз, ищите дурака в другом месте. Надо быть полным идиотом, чтобы взвалить всю вину на себя на первом же допросе. Нет, я ещё побрыкаюсь.

Фалалеев продолжил:

- Ежели будешь строптивым и непокорным - учти: за утаение малейшей вины - жестокое и примерное наказание, как за величайшее злодеяние. Укрывательство с твоей стороны будет тщетным, ибо правда нам всея известна, - он потряс листами бумаги.

Я понял, что это отчёты Борецкого и его начальника. Буду рассчитывать, что ничего лишнего они не написали.

- Признаёшься ты?

- Мне не в чем сознаваться. Моя совесть чиста, - спокойно произнёс я.

Фалалеев скрестил руки на груди и задумался. У меня сложилось впечатление, что к допросу он не готовился, да и рассеянный взгляд наводил на мысль о том, что чиновник не так давно успел приложиться к бутылке.

- Что писать? - подал голос писец, которому надоело ждать, когда 'шеф' очнётся.

- Пиши, что увещевание не понял, - вяло откликнулся чиновник.

Писец бегло застрочил.

- Говори, кто таков, каких чинов, откуда будешь и веры какой? - опомнился Фалалеев.

Понятно, началась рутина. В принципе, ничего страшного на данном этапе нет, главное, не сболтнуть лишнего.

- Барон курляндский, Дитер фон Гофен, вера моя... - я стал вспоминать, кем могли быть прибалтийские немцы. Понятно, что христиане, но какие именно? Так, католики отпадают, православные тем более... Рискну.

- ...лютеранская, - добавил я, надеясь, что заминка с ответом получилась незначительной.

Чиновник удовлетворённо кивнул, писец старательно заскрипел пером.

- Каково состояние твоё?

Вряд ли меня спрашивают о самочувствии. Видимо, интересуются материальным положением. Так, что там Карл говорил:

- Имение моей матушки неподалёку от Митавы.

Если спросят, сколько душ - завалюсь. Я ведь понятия не имею, сколько фон Гофены народа под ярмом держат. Хотя Фалалеев тем более не в курсе.

- Возраст твой?

Хм, будем надеяться, что мы с Дитрихом погодки.

- Двадцать пять лет.

- Скажи нам, Дитер фон Гофен, что привело тебя в державу Российскую?

Вариант с иномирянами, разумеется, отпадает.

- Желание послужить России и матушке императрице, Анне Иоанновне, - завернул я, памятую слова Карла.

Фалалеев поморщился. Как следователи, он без сомнения был циничен и смотрел на показания подозреваемых с большим скепсисом.

- А кто выступил твоим другом и сопровожатым?

- Мой кузен Карл фон Браун, родом из Курляндии.

Правда, только правда и ничего, кроме правды. Первый раунд я продержался. Было бы глупым засыпаться на начальной стадии.

- Проверим, не говоришь ли ты неправду и не был ли в руках заплечных дел мастера, - задумчиво произнёс Фалалеев. - Сымай рубаху.

Я разделся до пояса. Палач смочил руку и провёл по голой спине.

- В палаческих руках не был. Нет ничего, - констатировал он.

- Не единого рубца? - расстроено спросил Фалалеев.

- Вообще следов кнута нет. Спина чистая.

Я обрадовался, что Дитрих был законопослушным гражданином, иначе неизвестно как бы повернулся допрос.

- Государево дело за ним такое, - чиновник продиктовал список обвинений, затем вернулся ко мне:

- Скажи, зачем учинил злодейство на дороге, убив капрала Преображенского полка Звонарского, лакеев его Жукова и Зорина, а иже с ними поручика полка Измайловского Месснера?

- Признаю себя виновным в смерти Звонарского и одного из лакеев, не знаю фамилии. Хочу заметить, что я вынужден был взять на душу грех, ибо застал этих людей за разбоем, учинённым над поручиком. В смерти Месснера моей вины нет. Его предательски застрелил кто-то, оставшийся неизвестным.

- Как смеешь ты, душегубец, клеветать на мужей достойных? - взвился Фалалеев.

- В моих словах неправды нет. Я говорю только то, что видел собственными глазами. Спросите Карла фон Брауна. Он подтвердит.

- У тебя ещё будет возможность стать с ним с очей на очи, - заявил чиновник, намекая на очную ставку.

- Прекрасно. Тогда обратите внимание на рану поручика - его застрелили со стороны спины, в то время, как я держал его на руках. Более того, при мне и оружия-то огнестрельного не было. Уверен, в показаниях свидетелей это отражено.

Фалалеев сверился с записями и наморщил нос. Судя по его недовольной роже, я был прав, с этим не поспоришь. Но деньги Огольцова отрабатывать надо.

- Запиши в протокол, что подозреваемый во всём запирался как замёрзлый злодей. Приступаем к розыску.

Палач лязгнул огромными клещами. До меня дошло, что под 'розыском' понимается не что иное, как пытка. Сердце бешено заколотилось, по хребту прокатились капли холодного пота. Вот он - момент истины.

Писец удивлено посмотрел на чиновника и растерянно пробормотал: