— Ну, извини, брат хвостатый, ещё раз. Сегодня я хочу в одиночестве побродить по лесу, поразмышлять, помечтать немного в осенней тишине…. Почему? Не знаю, честное слово. Совершенно дурацкое ощущение: будто бы попрощаться мне надо — с кем-то, или же с чем-то…
Жёлтые и красные листья под ногами, жёлтые и красные листья на плечах, жёлтые и красные листья — в полупустой корзине…
В тот день с грибами было откровенно негусто: четыре средних подосиновика с тёмно-бордовыми шляпками, три больших белых — но крепких, без червоточин, несколько светло-рыжих моховиков, да два десятка подберёзовиков-черноголовиков. Обычный поздне-осенний набор. Где-то даже классический. А на обратной дороге ему встретился старый берёзовый пенёк, густо облепленный жёлто-коричневыми опятами. Собрал и их, мол, пригодятся в хозяйстве…
Ник вернулся на дачу, почистил грибы и, выбросив очистки в деревянный ящик для компоста, закурил, решая для себя: — «Все грибы зажарить? Или часть, всё же, засушить? Или же — замариновать? А может, после завершения всех этих важных дел, и баньку протопить? Выпить после бани немного — стаканчик другой — самодельного яблочного вина, чуть-чуть «укреплённого» чистым медицинским спиртом? Натуральный португальский портвейн, право, для тех, кто понимает, конечно.… Почему бы, собственно, и нет? Можно и протопить…».
Впрочем, баню можно было и отложить на день-другой. Завтра должны были приехать его дочка с внуком. Два года назад Татьяна вышла замуж. За Олега Ануфриева, сына покойного генерал-лейтенанта Ануфриева. Олег, он парень хороший, тоже в славных Рядах состоит — тридцать пять лет, а уже майор. А майор ГРУ, как общеизвестно, это то же самое, что и обычный общевойсковой полковник. Нормальная карьера получается у парня. Внук, опять же, здоровым родился. Тимофеем назвали, в смысле — Тимохой, Тимом. Четыре килограмма двести пятьдесят грамм, это вам ни хухры-мухры.
«Странно, всё же, ощущать себя дедом», — прокомментировал насмешливый внутренний голос. — «Особенно — дедом из
Чем меньше времени оставалось до наступления 1980-го года, тем Ника всё настойчивее одолевали неприятные сомнения: — «А что, собственно, произойдёт семнадцатого июля 1980-го года, а?».
В этот день, на раннем рассвете, он
Ник делился этими своими подозрениями-сомнениями с Мессингом, но тот лишь многозначительно улыбался и упрямо молчал: трудно что-либо умного сказать, когда лежишь одновременно под тремя капельницами…
В доме настойчиво и активно затренькал телефон: судя по тональности звонка, тот, который упорно молчал — с момента выхода полковника Иванова на заслуженную пенсию.
Успокаивающе потрепав Миаля по мохнатой холке, Ник через сени прошёл в горницу, рачительно прикрыл за собой дверь (тепло из дома поздней осенью ни в коем случае выпускать нельзя), аккуратно поднял с рычажков чёрную телефонную трубку и, стараясь не думать о плохом, поднёс её к уху.
— Здравствуй, дачник, — тепло прошелестел в трубке приметный голос Петра Ивашутина, бессменного начальника ГРУ ГШ. До прихода Петра Ивановича на этой должности «сидели» года по два-три, не больше. А генерал Ивашутин, заступивший на этот пост в 1963-ем году, был намерен, судя по всему, удерживать занятые рубежи до самой смерти. Или почти до самой…
«Как-то всё это несправедливо», — заявил прямолинейный и слегка завистливый внутренний голос. — «Пётр Иванович на целый год старше тебя, братец, а до сих пор — в обойме. А ты — уже заслуженный и бесполезный пенсионер. У него, правда, стольких ран и контузий — всяких, разных и разнообразных — не имеется в наличие. Но, всё равно, обидно…. И «генерала», братец, тебе так и не дали. Словно бы изъян какой обнаружили…. Или же это осторожный товарищ Мессинг так распорядился? Кто знает…».
— Здравия желаю, товарищ генерал! — бодро откликнулся Ник. — А может, извините, уже — маршал?